Читатель вправе удивиться: отчего Платон Герасимович не задумывался над природой чудесного ящика? Да почему же не задумывался; очень задумывался. По зрелом же размышлении пришел к мысли, что от дум его все равно ничего не изменится.
Иногда, впрочем, странности его сказывались несколько более явно. Так, например, пришед утром в присутствие, он обратился к окружившим его чиновникам с вопросом: "А что, господа, довольно мы вчера наказали шведа?". Когда же стали спрашивать его - какого шведа? за что? - он сказался больным и ушел домой. Или в другой раз, будучи приглашен на ужин к предводителю, принялся рассказывать, будто в англицкой столице Лондоне из пробирки родилась девочка и чувствует себя отменно. Анекдоту этому изрядно посмеялись, потому что англичан давно все знают за записных чудаков и пьяниц - отчего бы им и взаправду не завести дитя в пробирке? Более же всего он удивил в тот раз общество своим музицированием. И до того Платон Герасимович блистал в салонах, исполняя италианские романсы; сейчас же, сев за клавикорды, он изобразил необычайно живую пиесу, или, скорее, куплеты, в которых были такие слова:
Соловьи поют, заливаются. Но не все приметы сбываются. А твои слова не забудутся, Сбудутся, сбудутся!
Пиеса эта или куплеты, будучи записаны с его голоса, получили необыкновенную популярность благодаря чрезвычайной простоте слов и напева; редкий бал или попойка в городе обходились без их исполнения. Еще нескольким подобным пиесам обучил он французскую актерку Дебомон, чем и отвратил ее внимание от поручика Дудакова. Поручик запил горькую и был отчислен из полка за бесчинство.
Между тем действие, оказываемое дьявольским ящиком на Головачева, было пагубным. Сравнивая окружающую его жизнь с миром грез, он все более впадал в меланхолию. Когда долго не видел в ящике водевилей, становился мрачен и раздражителен; то терпела поражение его любимая ледовая дружина - в такие дни ему лучше было под руку не попадаться. Когда же в казенных суммах случилась недостача и наряжено было следствие, он проглядел все отчеты и с тоскою в голосе сказал: "Ах, господа, кабы следствие да вели знатоки!" чем весьма обидел нескольких вполне достойных людей.
Как тайна царя Мидаса некогда не давала спать его брадобрею, так и тайна ящика начала тяготить Головачева. Первому открылся он Матвейке и горько о том пожалел: Матвейка совершенно забросил хозяйство и все дни с утра проводил в барском кабинете, а выпивши на праздник с дружками, горланил песню про Арлекина.
