Накануне отъезда все собрались дома у Людмилы Ивановны. Было весело и вкусно, потому что стол ломился от угощений. Только Дуся была сама не своя. Она даже и не пыталась скрывать, что недовольна отъездом БабЛюды. А та, будто и не замечала ее недовольства. И только, когда уже все расходились, она взяла Дусю на руки, прижалась щекой к ее мордочке и зашептала на ухо:
– Спасибо тебе, моя милая, за все, за все! Вы с Лизонькой мне всю жизнь перевернули. Я так счастлива! Не обижайся на меня. Я не могу по-другому. Мы, актеры не совсем нормальные люди. Для нас ничего важнее театра не существует. Да что я тебе говорю? Ты ведь, прекрасно все понимаешь. Прости меня. Я тебя очень-очень люблю!
На следующий день Людмила Ивановна уехала. Первые дни после ее отъезда Лизавета после школы нет-нет да и завернет по привычке в знакомый двор. Потом опомнится, опустит голову и идет домой сама не своя, согнувшись, будто за спиной не ранец, а чугунная батарея парового отопления. Дуся тоже тосковала по БабЛюде. Пыталась поддерживать здоровье подруги издалека. Но уж очень велико было расстояние и у нее ничего не получалось. А тут и летние каникулы начались. Приехав в Верх Тормашкино,
Лизавета с Дусей не то что забыли про БабЛюду – нет, они вспоминали про нее по несколько раз за день, но как-то уже спокойнее. Смирились, что увидят ее только в конце августа.
Людмила Ивановна присылала письма на электронную почту. Сначала письма были длинные, веселые. Постепенно они становились все короче, все сдержанней. Про свое самочувствие она не писала. И на Дусины и Лизаветины вопросы о здоровье не отвечала или отделывалась общими ничего не значащими фразами. А в конце августа, когда они ждали ее приезда, письма совсем перестали приходить.
Так и поехали в Москву. Дуся была мрачнее тучи. Лизавета ее такой еще никогда не видела. Папа тоже был какой-то не веселый и всю дорогу молчал.
Когда, наконец, приехали и вошли в квартиру и увидели маму и Клавдию Михайловну, Лизавета почувствовала что-то не ладное, какую-то смутную тревогу, потому что лица и у мамы и Клавдии Михайловны были заплаканы. Еще не понимая, что случилось, Лизавета сказала, что сходит к Людмиле Ивановне. Мама кивнула, а Дуся, вдруг, сказала, что не пойдет с подругой. Что пусть идет одна.
Всю дорогу Лизавета размышляла, что это случилось с Дусей? Почему она отказалась идти? Так не до чего не додумавшись она подошла к знакомой двери. Позвонила, как всегда, два длинных и один короткий звонок. Так Людмила Ивановна узнавала, что это пришла Лизавета. Дверь долго не открывали. Наконец, по ту сторону, послышались шаги, щелкнул замок. Перед девочкой стояла молодая красивая женщина одетая во все черное. Даже светлые вьющиеся волосы были перехвачены черной атласной лентой. Женщина молча вопросительно разглядывала Лизавету. Лицо женщины показалось ей знакомым. Она уже где-то ее видела. Да это же дочка Людмилы Ивановны! Как же! Ее фотография стоит на столике возле кровати БабЛюды! А где же сама БабЛюда? Но Лизавета не успела спросить. Женщина грустно улыбнулась и сказала:
