Маша с облегчением вернулась домой, но скоро заботы, тревоги, и, казалось, раз и навсегда заведенный ритуал действий, исчерпали ее силы. Чувствовала она себя неважно – немного кружилась голова, тело ломило, одолевала невероятная усталость, но в этом не было ничего удивительного. Ночью Маша почти не спала, а только дремала – каждые два часа голодное хныканье младенца поднимало ее с постели. Маша брала Илюшу к себе, кормила, а потом относила обратно в кроватку. О том, чтобы оставить его спать с собой она боялась даже думать – риск задавить во сне ребенка оказался одним из ее навязчивых страхов.
Как-то на исходе очередной бессонной ночи, когда Маша несла мальчика в колыбель, ее немного напугала слабость своих рук. Наверное, надо было что-нибудь съесть, но в ранний час ничего не хотелось. За окном еще только пробивался утренний свет. Была как раз та пора года, когда тонкая грань между вечером, белой петербургской ночью и рассветом размывается, обозначая время суток лишь узкой полосой на горизонте более темного или светлого оттенка. Сейчас серо-синие сумерки раннего утра уже окрасились над домами примесью голубого и светло-желтого, и пока Маша смотрела в окно, послышались голоса первых пробудившихся птах.
Собрав волосы в хвост, Маша пошла на кухню подогреть невкусную, но полезную еду, которую ела с маниакальным упорством вот уже несколько дней, в надежде улучшить слабую лактацию и уменьшить риск возобновления у Илюши колик. На кухне ей стало совсем не хорошо. Она почувствовала озноб и почти сразу холодную испарину на лбу. Съев всего несколько ложек, Маша поняла, что ей лучше прилечь – стены, окно, пол как-то неприятно поплыли перед глазами, голова стала тяжелой. Надо поспать и все пройдет, подумала она, просто немного отдохнуть. Еле передвигая трясущиеся ноги, Маша вернулась в комнату, легла, закрыла глаза и провалилась в пустоту.
Ее разбудил громкий, продолжительный звук. Повернув голову, Маша увидела Илюшу, побагровевшего от крика. Ее это страшно испугало. Она резко вскочила, сделала несколько шагов и неожиданно упала, ударившись головой об угол детской кроватки. Висок пронзила острая боль, но даже эта боль не прояснила затуманенное Машино сознание – она ощущала себя как во сне, двигалась и совершала действия на автомате. Она взяла ребенка на руки, но побоялась идти с ним обратно к дивану, села прямо на пол, прижала к груди и поняла, что после отдыха ей отчего-то не стало лучше. Ее знобило, как и ночью, но при этом сильно горели щеки. Дотронувшись до них, она ощутила под пальцами горячую сухую кожу. Очень захотелось пить, но встать и дойти до кухни показалось сейчас делом немыслимым. Маша беспомощно огляделась, а потом посмотрела на ребенка. Он больно терзал ее грудь, недовольный слишком малым количеством молока, но все же успокоился и через некоторое время уснул, согретый жаром ее тела. Маша осторожно положила его в кроватку и добралась до дивана. Едва она легла, сильнейшая боль внизу живота согнула ее пополам. Она обхватила живот руками, зажала их между ног, надавливая на мягкие ткани – почему-то ей показалось, что от этого станет легче и действительно – жгучая резь начала отступать, оставляя вместо себя волну тупой пульсирующей боли. Маша лежала на спине, тяжело дышала, слезы застилали ей глаза, но даже сквозь них она заметила на своих дрожащих от озноба пальцах кровь. Всхлипнув, она приподняла голову и увидела, что измятый подол ее ночной сорочки тоже покрыт пятнами крови. Маша разрыдалась от страха и неутихающей боли. Она впала в полубредовое состояние. В хаотичном потоке мыслей билась одна, самая ясная – нельзя пить лекарство, ведь она кормит грудью. И еще: почему кровь? Наверное, разошлись швы, но разве это возможно и разве должно быть столько крови? Она только что ударилась… упала. Почему ноги вдруг стали такими слабыми? Упала и что-то повредила… да, конечно, ничего страшного, пройдет, надо только немного полежать… Тут Машу накрыл новый страх: когда мальчик опять проснется, она не сможет встать и подойти к нему. Он зайдется в голодном крике, кровь прильет к его головке и в ней лопнет какой-нибудь хрупкий сосудик… С ужасом она посмотрела на малыша, хотела подняться, но на этот раз лишь с трудом оторвала голову от подушки. Время неумолимо утекало. Маша иногда открывала глаза, возвращаясь в сознание, тогда к ней возвращалась и единственная оставшаяся мысль о том, что скоро короткие два часа пройдут и ее ребенок, ее малыш окажется в смертельной опасности.
