Отдельная палата оказалась более-менее уютным и просторным помещением. Помимо койки, здесь было кресло для роженицы, круглый стол с тремя пластиковыми стульями и телевизор, включенный, по всей видимости, заботами Татьяны Валентиновны. Правда пульта от него Маша нигде не увидела, да и желания им воспользоваться не было. Телевизор транслировал без звука один из федеральных каналов, и по периодическим выпускам новостей Маша отсчитывала утекающие часы. Утро прошло в мучительных схватках, раз от раза все более болезненных и продолжительных. К середине дня, толкая перед собой капельницу, Маша бродила по коридору, а потом кругами по палате, не находя места. Она не могла ни лежать, ни сидеть – ни одно положение не приносило облегчения. Периодически к ней подходили, ее осматривали и снова оставляли одну. Есть она не могла, только изредка пила, и, сначала с затаенным страхом, а спустя почти целые сутки, с раздраженным нетерпением, слушала крики и стоны других рожениц, которых возили в родильную палату через общий коридор. Ночь прошла в мучительной, непрекращающейся боли. Когда время перевалило за полночь к ней вошли трое, но Маша уже не отдавала себе отчета ни в том, кто это, ни в том, что они намерены делать. Ее уложили на кровать, осмотрели, прощупали живот, задали несколько вопросов и приняв какое-то решение, ушли. Спать было невозможно. Медленно поднявшись с койки, Маша до утра бродила по палате из угла в угол, лишь время от времени на короткие мгновения прислоняя голову к холодным стенам и прикрывая утомленные глаза. Наконец, ближе к полудню следующего дня совершенно истощенная и измученная она родила мальчика.
Первое, что она увидела, едва его поднесли к ней, головку, покрытую темными волосиками и закрытые миндалевидные глаза. В эту секунду малыш зевнул и открыл глазки. Они показались ей совершенно темными, как вишни.
– Илюша, – пробормотала Маша.
– Так-так, не отключаемся! – акушерка похлопала Машу по щекам. – Под наркозом поспишь. Ребенок крупный, есть серьезные разрывы, будем зашивать. Сейчас придет анестезиолог, надо подписать согласие на операцию.
Маша не ответила, она лишь на короткие минуты почувствовала прижатого к груди ребенка и его тотчас унесли. Дальнейшее она помнила с трудом – теснившихся возле ее кресла людей, свои односложные ответы и отчаянно дрожащие мелкой дрожью ноги. Ей казалось, что она уснула прежде, чем ей сменили препараты в капельнице и положили на лицо кислородную маску.
