[Не] Святой Себастьян | страница 40

Я совершенно ничего не понимал, я отказывался верить в то, что я чувствовал. Я ведь был католиком и ходил в церковь по воскресеньям, хотя назвать себя праведником или фанатично верующим, разумеется, не мог. Несколько последующих дней я избегал черной шляпы, а потом все-таки решился и пошел на исповедь. Священник сказал, что содомиты непременно будут гореть в аду, но утешил меня тем, что, если я покаюсь и стану на путь истинный, то все обойдется. И пошел я, грешный, путем праведным, то есть, читать «Богородицу». Читал я, читал и в какой-то момент понял, что уже совершенно не понимаю слов, которые произношу. Тогда я подумал еще раз и не усмотрел логики в том, что бог дарует людям любовь, за которую потом сжигает на костре. А потом я подумал, что, наверное, любовь бывает не только от бога, но и от дьявола. И такую любовь надо истреблять. Короче, я окончательно свихнулся и решил, что Никколо – сам дьявол, искусавший, то есть, искусивший меня, а значит, его непременно нужно убить.

Я играл на износ, я был одержим. Черная шляпа мелькала в толпе. И после спектакля я быстро забежал за занавес и заменил бутафорский меч в ножнах на обычный нож. Когда я вынырнул из-за декораций, то есть, из-за завала нашего театрального хлама, он подошел и вручил мне цветок, разумеется, алую розу. Я принял ее, весело улыбнувшись, и летящей походкой двинулся по направлению к руинам древнего храма, который я присмотрел несколько дней назад. Люди там появлялись редко, и я решил, что труп долго еще не смогут найти. Мы лежали на полу и молча смотрели в темнеющее небо через обвалившуюся крышу. Он взял меня за руку. Я тяжело дышал. В горле стоял ком. Мне было страшно. Я знал: один ловкий прыжок, и он будет обездвижен, один взмах, один удар – и все будет кончено. Но я не мог. Я снова почувствовал себя связанным. «Что с тобой?» – спросил Никколо, и я разрыдался. Я рассказал ему обо всем, что я думал в эти дни, и о мудаке-священнике, и о том, как сильно я хотел его, Никколо, убить, а он обнимал меня и гладил мои волосы. Я отдал ему нож и попросил убить меня, а он только усмехнулся и выкинул нож куда-то в темноту, а потом сказал: «Церковь и ее бог ничего не знают о любви. Зато они знают, как управлять людьми. Но на самом деле, важна лишь одна заповедь: возлюби ближнего твоего, как самого себя».

Я снова не спал и что-то думал, а наутро, усталый и голодный, приполз в мастерскую. В этот раз мне уже не было страшно. Я переоделся сам. Никколо явно не понравилось, как я задрапировал свой наряд, но он не стал вмешиваться. Видимо, понимал, что поспешил со своим поцелуем, и хотел дать мне время привыкнуть к новой концепции мира. В этот раз он привязал меня к колонне, как профессиональный палач, быстро, грубо и без лишних прикосновений. Он отошел вглубь мастерской, налил себе вина и заговорил ехидно: