[Не] Святой Себастьян | страница 30

Раджниш, друг мой, ты утверждаешь, что твое „я” – лишь грамматическая конструкция, что ты уже растворил свое эго в мире. Да будет светел твой дао, но ты противоречив. Утратив свое „я”, человек должен слиться миром, стать с ним единым целым, и тогда ему откроется дао – путь без целей и желаний. Но дао у каждого свой, индивидуальный и неповторимый. А если есть индивидуальность пути, значит, есть и индивид, по нему идущий. Если нам нужно утратить индивида, тогда лучше проповедовать не дао, а монотеистическую религию, ведущую толпу слепцов по протоптанному пути так называемых священных книг. Даже просветленный остается человеком, то есть сознанием, запертым в телесную оболочку с пятью сенсорами. Медитация – только иллюзия того, что ты сливаешься с миром. Твое сознание по-прежнему принадлежит тебе, и твой путь, путь без борьбы и без желаний – это твой личный выбор. Ты по-прежнему пленник жизни. Просто большинство людей страдают в своих одиночных камерах и сходят с ума, и ты тоже сошел с ума, только твоя шизофрения дает тебе иллюзию счастья.

Стругацкие

11 января.

Улыбайся чаще, и чаща улыбнется тебе…

Боюсь оставаться один. Лежу под одеялом. Не могу встать. Хочу пить, но не могу попросить о чашке кофе. Не могу ничего. И больше ничего не хочу. Исчезнуть. Никогда не существовать. Не рождаться. Меня никто никогда не любил. Меня нельзя, невозможно любить. Я урод. Ошибка природы. Мне дано куда больше, чем другим людям, и потому я не могу требовать тех же прав, что и остальные. Жизнь со мной – это ад. Мое молчание сводит с ума, но еще хуже то, что я скрываю под завесой этаго молчания. Нет. Не сметь! Забыть. Стереть мысли. Слезть с морфия. Я больше не могу.

13 января.

Огромный пустой дом. Тусклый свет. Безветренно. Безвременно. Разбитыя вазы, поломанные зонты, разорванныя картины. Они напоминают модные арт-объекты благодаря оранжевой и фиолетовой нижней подсветке. Их тени складываются в причудливыя фигуры на голых стенах с потрескавшейся штукатуркой. Эти трещины и выбоины дополняют узоры теней.

Под моими ногами сухие листья. Я хожу по этой стихийной галерее, шурша осенним ковром. За спиной проносится порыв ветра, и из-за колонны появляется смерть, комично-тривиальная, в рваном балахоне, из-под котораго видны обнаженныя ребра и чернеющая пустота; на плече – коса. Она смотрит на меня своими пустыми глазницами, но проходит мимо, а я бегу за ней, но не могу догнать, не могу кричать, но все же хриплю „стой!” – и просыпаюсь от собственнаго хрипа.