- Павлик, а ты не перепутал? - улучил момент Сергей Сладкопевцев. Это не десятый год - одиннадцатый... Еще Тамара пела в "Летнем Буффе". Шляпы были аршина полтора в поперечнике...
- Да оставь, Сергей Игнатьевич, какая Тамара, какой одиннадцатый?! В августе одиннадцатого Петра Столыпина - уже тово, в Киеве. А тут - вспомни конец истории: "Подлинный скрепил Председатель Совета Министров..."
- "Петр Столыпин!" Ты прав, как всегда, Павлуша... Август десятого!
- Конечно. А ты не забыл его первые слова? Он увидел технологов, вынул колбасу изо рта и на ходу: "Слушали фан дёр Флита о коллоидах? Спорно? Споры - бессмысленны. Коллоиды - чушь. Есть вещи поважнее".
- Да. И ты еще спросил его не без яда: "А может быть, вы сообщите нам, какие _вещи_ вы имеете в виду, милостивый государь?"
- А он, опять набив рот полуфунтом студенческой, уже разминувшись с нами, этак нечленораздельно, через плечо: "Жакишь! Жакись ажота! Эн-два-о... Не интересуетесь? Ничего, придется заинтересоваться!"
- И ведь что ты скажешь, Павлушенька: жаинтере-шовались! Еще как!
- Да-с, милая барышня: встретились мы с этой закисью, не станем скрывать - встретились! И в неблагоприятных условиях. Ну... Вы теперь нам, двум почтенным склеротикам, вправе и не поверить, но ведь сколько нам тогда лет было? Да не намного больше, чем сего дня вам. Ему двадцать, мне двадцать один. "Жакиши" этой самой, _ему_, и то было не больше двадцати трех... Хотя... За него никто и ни в чем не мог бы поручиться... Но так или иначе - молодо-зелено! Вроде вас, вроде вас...
Павел Коробов, доктор, членкор, лауреат, остановился па полуслове, как язык прикусил. Как-то понурясь, он облокотился, положил подбородок на руку и уставился вдаль, не то на сиреневую ветку, не то па портрет на стопе... Дама с портрета улыбалась странной, не очень доброй улыбкой...
Профессор Сладкопевцев, встав с кресла, подошел к двери на маленький балкон, взялся за притолоку и тоже молча задумался.
"Вот на кого он похож: на Стиву Облонского!" - обрадовался Игорь.
Было неловко прервать это малопонятное молчание старших. "Семьдесят лет? - вдруг подумала Людочка. - Ужас какой! А были студентами, за яблоками бегали..." Ей стало холодновато...
Деликатно прикрыв рот ладошкой, Люда осторожно зевнула. Фрунзенцы и дзержинцы любого курса содрогнулись бы от такого сдержанного зевка "Людочке скучно!" Но профессор Коробов безусловно привык считать девичьи зевки тысячами, он даже по заметил _этого_. Тем не менее он вдруг встрепенулся:
