Но вот наконец до Аскольда стала доходить суть всего то, что он видел и ощущал, и первое это то что он, по всей вероятности, должен знать этого, дикого старика, как он прозвал его про себя, ровно, как и всех остальных. Постепенно он начинал здраво что-то соображать и из поломанных, рваных пазлов начала создаваться единая картина новой реальности, из которой он понял вскоре, что он хозяин этого заведения, а также то, что у него есть один умный и серьёзный брат, и брат не совсем адекватный. Ну, и всё остальное, что окружало его вокруг. В силу своего ума Аскольд вскоре начал разбираться в сложном механизме окружающего нового мира.
Он сел за стол к Сотне и одна из его работниц несла ему уже стакан горячего чёрного чая, вкус которого поразил Аскольда от всего сердца.
– Слышал про ту газель, что у свалки сутки стояла? – спросил его Сотня.
Аскольд кивнул головой, хотя и не знал о чём идёт речь.
– Думали, что спали те двое, которые были в газели, а у них перья в боках. Менты говорят, что пасли их ещё с юга. Бабки сняли и документы.
– Понят-но, – поперхнувшись чаем ответил Аскольд, поняв, что речь идёт о смерти людей.
И только сейчас Аскольд понял одну вещь, самую главную наверно для себя. Ему нужно привыкать к раздвоенному сознанию, к пониманию того, что есть Аскольд этого перевёрнутого для него мира и есть Аскольд, который остался в том будущем, где была его Лина и всё то, что было близко и понятно ему.
– А недавно Вольта посадили за наркоту, – продолжал вещать Сотня своим хриплым басом, – Дурак, на старости лет сиди да не парься, а он всё туда же…
– Да – глухо ответил ему Аскольд, вообще не понимая о чём идёт речь.
– Да ты тоже походу, того стал, как брательник твой – сказал Сотня.
– Какой?
– Долбанутый, – подытожил Сотня.
–Будешь тут такой. – подумал Аскольд и тут почувствовав головокружение, резко встал и направился в комнату.
– Что это с ним? – спросил Сотня у женщин.
– -Переутомился видать, – ответила толстая, – Итак без отдыха, а тут братец его постоянно что-нибудь да учудит. Вот давеча как. Зашёл в котельню нашу, а к вечеру привозит братец его эту шалаву, как её – Анчютка. Привозит на промысел. Анчютка то эта, без слёз на неё не взглянешь. Опухшая вся от водки, вечно пьяная, с синяками, грязная, вонючая. Тьфу … – сплюнула в сердцах баба Люба, как звали её все в кафе.
– -И что? – спросила её Клавка.
– А ты что не знаешь? – спросила её баба Люба, – А так ты же сегодня заступила, вчера Олька работала. А я здесь вторые сутки беляши жарю. Так вот привёз он эту Анчютку, мать её раз так … А к ночи приехало человек пятнадцать чурок. Откуда взялись то они. Узбеки чтоль? Все грязней, да чумазей хлеще чем Анчютка эта. А Альберт наш уже напоил её в стельку и этого Кольку нашенского с ней вместе. Котельщика того, только такого котельщика в гробу видать, хотя и жалко его порой – сирота ведь всё-таки. Положили её пьяную на пол в котельной на тряпье, а перед входом встал сам Алик. А эти чурки в очередь встали, и он их по одному стал впускать. Суют они ему по пятьсот рублей, а он пускает их по очереди к Анчютке и считает, Первый баран пошёл, второй баран пошёл, третий и так далее …, а той хоть бы что … Один придёт сверху на неё ляжет подрыгаеться минут пять, встанет и уйдёт, а за ним следующий. Вырубилась в дрова, и кто там дерёт её видать по херу ей. Во как. А тот продолжай себе считает бабки и баранов. – выложила Люба.
