Общественный обвинитель низко-низко поклонился перекошенным деревянным воротинам и вошёл под своды, намертво пропахшие воском и ладаном. Купив 50-сантиметровую свечу, Константин Ипатьевич зажёг её от лампадки и замер перед иконостасом. Через некоторое время по левую руку от Обвинителя возник сутулый старик в грязной робе. Он принялся старательно класть поклоны, а потом достал носовой платок из нагрудного кармана, отрывисто посморкался и, полуобернувшись к Константину Ипатьевичу, спросил:
– Много плохого натворил?
Общественный обвинитель недоверчиво покосился на старика и вновь устремил пристальный взор на иконостас.
– Свеча-то какая крупная, – вновь заговорил старик. – Значит, много плохого натворил.
– Нет, – Константин Ипатьевич рассердился, но вспомнив, что он в месте, где сердиться не подобает, начал выдавливать из себя благодать. Благодать никак не выдавливалась.
– Исповедаться, милок, тебе не мешало бы…
Обвинитель зло покосился на старика:
– Дед, ты мне мешаешь. Шёл бы ты…
– Злой ты человек!
– Дед! Иди, а? Вон сколько других икон поразвешено. Иди там постой! Что ты тут-то трёшься?
– Да-а-а, – сказал старик и безнадёжно махнул рукой. Константин Ипатьевич вновь устремил пристальный взор на иконостас.
– Если вдруг… что надумаешь, – старик перешёл на шёпот, – у меня тут знакомые есть. В чинах! – старик сделал волнообразный жест рукой и многозначительно закивал.
– Дед, у меня наоборот всё, понимаешь? Думал, всё плохо обернётся, а обернулось хорошо. Вот я и пришёл сюда… Спасибо сказать!
– А-а-а, – сказал старик. – Ты – молодец! И с благодарностью сюда ходить надо, а не только прелести мирские поканючить. Постенать да поплакать! – он замолчал на время.
Пламя свечи слабо трепетало. Глаза Общественного обвинителя, устремлённые к иконостасу, подёрнулись поволокой.
– А благодарить ты умеешь, как я погляжу. Чистота и искренность… Мягкость и кротость… Разжигая свечу – разжигаем пламенный дух наш. Возвещаем всем о готовности к жертвам ещё более суровым чем те, что выпали на долю нашу… Свету, что от свечей наших исходит, положено попалять скверны всяческие, что источает разум неуёмный; подогревать сердца охладевшие, супротив добрых дел восстающие…
Константин Ипатьевич молчал, пытаясь впустить в своё сознание истинную благообразность, всепринятие и всепрощение. После минутной паузы старик продолжил свой монотонный монолог:
– А здесь всегда так… Ничего праздного, ничего ненужного. Всё поучительно, всё во благо. Придёшь сюда и очистится естество твоё. И глаза засияют, и в голове просветлеет, и хочется обнимать всех, и дарить всем доброту души своей! – он совершил два быстрых поклона в сторону иконостаса и внимательно посмотрел на Обвинителя. – Так тебе ж домой поди пора, милок? Небось дома-то жена, детки? А свеча-то до-о-олгая. Этак до ночи стоять можно… Я человек добрый, если взаимовыручка нужна – с радостью готов помочь.
