Он говорит, что ничего страшнее не видел. — Это после вьетнамского-то плена? — Врубаешься, какая круть? Он говорит, она вся в чудовищных шрамах, а на спине просто вырезаны очень глубоко, ножом или чем-то раскаленным, нецензурные ругательства и какие-то символы. Она сказала, что он первый, перед кем она раздевается. Не считая детства, конечно, но тогда не она раздевалась, а ее раздевали. С регулярностью раз в месяц. — Жуть какая, слушай. — Каждый раз после этого ее подбирала бабушка, она специально приходила и пряталась поблизости от их сборища, зная, что они ее, почти бездыханную, вышвырнут в грязь. — Так чего они добивались — чтоб она умерла или чтоб согласилась? — А хрен их знает, видимо, действовали на авось: сдохнешь — туда тебе и дорога, помогать выживать не будем, но коли выжила, никуда от нас не денешься. Если бы не бабушка, она бы давно умерла. Бабушка могла ее только лечить, но никакого авторитета у нее перед родителями не было. — Что ж она не обратилась в полицию? — Не знаю, что ее удержало. Может, она не удосужилась своевременно ознакомиться с трудами о Павлике Морозове. Ну, не морщись, я допускаю, что здесь не совсем аналогичный случай, но, если бы она заложила свою дочку, той светил бы электрический стул. Это как из того анекдота — если одновременно будут тонуть жена и любовница, — кого ты бросишься спасать? — И долго это тянулось? — Он говорил, что-то около десяти лет. Я не помню точно, случилось ли это сразу после смерти бабушки, или та умерла несколькими годами раньше, и не помню, как конкретно, но, когда ей исполнилось пятнадцать лет, она каким-то образом оттуда слиняла. Устроилась самостоятельно жить в другом штате и начала работать, но при этом панически боялась взрослых людей. Только с детьми до пяти лет она чувствовала себя нормально. — Ну и как, вашему другу удалось ей помочь? — Да, удалось, но самое интересное, что она сама во многом помогла ему. Он говорит, что был поражен, что такая хрупкая, слабая женщина обладает такой силой духа. Он подумал, что сам он на ее месте мог и не справиться с такими трудностями и потом всю оставшуюся жизнь ныл бы и чувствовал себя незаслуженно обиженным, и, вероятней всего, кроме своей обиды, ничего в жизни бы не видел. Он сообщил ей, что она намного сильней и мужественней его самого и поблагодарил за урок, который она ему преподала. Это и было основным лечением. Когда она увидела его искреннее восхищение и поняла, насколько она со всем справилась, будучи еще ребенком, ей стало ясно, что основной экзамен она выдержала, действительно прошла инициацию, обратную той, которую ей предрекали, и все, что в дальнейшем может с ней произойти, и отдаленно не будет таким страшным, как пережитое. Все остальное, что он с ней проделывал, было чисто техническим подкреплением урока. Он прочитал кучу книг по этой тематике, и они проделали обряд очищения по всем правилам. Насколько мне помнится из его рассказа, он привязывал ее к какому-то дереву, читал какие-то заклинания, проделывал некие магические процедуры, а потом очертил волшебный круг так, чтобы она вместе с деревом оказалась в центре, и сказал, что, как только она через него перешагнет, она будет свободна. Но все это проделывалось больше для ее спокойствия, чем в лечебных целях, он знал, что она уже здорова. Он сказал мне, что после этого старался не считать себя умнее и опытнее своих пациентов и при встрече с новым человеком заранее убеждал себя допустить предположение, что тот может обладать знанием, ему покуда недоступным. Ну, в общем, я что-то разговорился, но вы сами провоцировали меня вопросами. — Ну что вы, наоборот, спасибо, — было очень интересно вас слушать. — Да, я вот тоже вас слушал, столько сложностей вокруг этой секты. А у нас на Кавказе есть народность, они не скрываясь верят в Сатану и не делают из этого проблем. — Что за народность такая? — Ассоры называются. — И что, они прямо вот так устраивают оргии, истязают людей и никто их за это не преследует? — Да ничего они не устраивают. Просто у них религия такая. Они считают, что Сатана — это Бог. Или, точнее, что Бог и Сатана — это одно лицо. Им трудно представить, как это Сатана может быть чем-то отдельным от Бога и в то же время таким сильным и независимым, чтобы вмешиваться в Его планы и гнуть свою линию. Поэтому они считают, что это разные проявления одной силы. — В общем, в этом есть рациональное зерно. Сходная позиция существует и в буддийских верованиях. — Вот именно что рациональное. В то время как известно, что религия зиждется на иррациональных допущениях. — А у нас сейчас сколько после перестройки всяких сатанистов понаразвелось. Раньше мы про них слыхом не слыхивали. — И сатанистов, и сантанистов.
