Еще вроде как положено, что иногда с диет нужно срываться. Я специально не изучала этот вопрос слишком подробно, чтобы оставить маневр для индивидуальности – слишком прямое копирование было бы заметно, это мы, то есть я, конечно, я, это я уже выучила на позах и жестах. Я могла бы дотерпеть до завтрака, голод было переносить не сложнее, чем ужас бытия, но раз все равно захотелось, то почему бы было не сорваться с диеты сегодня, когда в коридорах довольно людно, и у меня будет много свидетелей? Не в том смысле, что мне нужны свидетели для чего-то плохого, нет, это свидетели моей нормальности. Плохо, наверное, что мы в них нуждались, но остальные варианты были не лучше, так что будем, буду жить с этим.
По дороге я встретила нескольких людей, убедилась, что Ксения вернулась, здорово, но неудивительно – всю последнюю неделю все в клинике шептались, что это произойдет, и я была уверена, сбудется. Когда слухов было слишком много, они всегда оказывались правдой, очень удобно. Я всех приглашала присоединиться ко мне, но никто не захотел. Это мы с терапевтом уже проработали, я знала, что это не из-за того, что им не нравилась я, а потому что у них просто были другие дела. Повелительница топоров и Ксения выглядели изможденными, их другими делами наверняка был сон, и было глупо обижаться. Я не обижалась. Все повторяла свою мантру о том, что не могу контролировать людей, только свои реакции. Мне нравилось повторять ее столько раз, чтобы слова теряли смысл, остались во мне чистыми, абстрактными звуками, которые ничего не значили. Тогда, получалось, я впитала в себя весь смысл, и они мне были больше не нужны. В этот раз не вышло, дорога до кухни была короче, чем нужное время, поэтому я и обнаружила себя не у холодильника, а за столом, с разложенными передо мной ножами разных размеров и форм.
Что меня злило – в клинике все бродили куда попало без присмотра и легко получали доступ к самым опасным предметам. Комнаты с медикаментами были заперты, да, ну и что с того, если я могла в два часа ночи прогуляться к кухне и окружить себя ножами?
Что меня расстраивало – я сделала именно это.
Хочу ли я вскрыть вены, спросила я себя. Кажется, нет. Точно нет, не хочу. Тогда почему же я загоняю себя в ситуацию, когда сделать это настолько легко, что кажется нелогичным – не делать? Почему? Я достала блокнот, кратко описала ситуацию, свое состояние, вопросы, которые хочу задать терапевту на следующей сессии. Потом убрала ножи – это заняло время, потому что я понятия не имела, где взяла некоторые из них. Надеюсь, работницы кухни не сильно будут злиться, если что-то окажется не на своем месте, а это скорее всего и произойдет. Я оставила один нож, отрезала им хлеб, сыр, нарезала помидор. Я любила тосты, но света из окна для жарки не хватило бы, а зажигать лампы мне не хотелось – должна же хоть кто-то соблюдать правила приличия и поведения в этом месте. Но включенный чайник – это ведь, наверное, будет ничего? Если я ем холодный бутерброд, то хотя бы поем его с чаем или с какао. Я включила чайник. У него на боку была прозрачная синяя полоска, днем было не видно, что она загоралась, зато сейчас она отбрасывала луч света длиной почти со всю комнату. Я подставила под него ладони, поиграла с тенью, со светом, который падал на кожу. Было весело, и я увлеклась, поэтому перепугалась, когда сзади кашлянули. Пугаться было нечего, даже если это был бы санитар, он просто пожурил бы меня, а потом составил компанию, пока я ем. Или присоединился бы.
