Новеньким сразу дали понять, что с дедушками шутки плохи – мне, например, накостыляли впятером за отказ чистить зубной щеткой гальюн. Я сопротивлялся, поэтому избили хорошо, даже слегка испугались возможных последствий. Для напавших все закончилось благополучно, правда меня тоже оставили в покое, если не считать мелких подлостей. Вокруг части не водилось ни одной собаки или кошки, солдаты их съели. Я тоже ел собаку, а кошку не смог, кошек очень люблю. Письма с гражданки новобранцам выдавали вскрытыми, изъяв оттуда деньги. О посылках и говорить нечего – вкус сладкого пришлось позабыть надолго. Стиснув зубы терпел. В первый год не сойти с ума от бесправия и унижений помогли три вещи – письма семьи, Ритки и офицерская библиотека, чудом сохраненная женой командира части.
В библиотеке я нашел замечательный научпоп по астрономии и физике. Ознакомился с трудами профессора Шкловского, с удовольствием проследил за «революцией вундеркиндов» в квантовой физике. В очередной раз поразился, насколько просты гениальные открытия и насколько последовательно они вызревают в человечестве. Ведь перед Гейзенбергом были Лоренц, Бор, Планк, Борн, де Бройль, Паули, многие другие! А сколько сделал Эйнштейн, выступивший самым авторитетным критиком квантовой механики. Это как волна умов, сцепляющихся друг с другом, приобретающих вместе огромную инерцию, волна пробивающая барьер незнания. Благодаря физике человек проник в микромир. Особенно меня захватило явление квантовой запутанности частиц и эффект дальнодействия, с которым никак не мог согласится Эйнштейн. Это когда две частицы находятся в одинаковом состоянии, а изменение состояния одной из них мгновенно влечет изменение состояния другой, частицы будто чувствуют друг друга на любом удалении!
Читая про кванотвую запутанность, я думал о своей Ритке, о чувстве к ней не знающем расстояния и не зависящем от времени. Может в макромире тоже существует запутанность и имя ей любовь?
Ритка писала регулярно. Находясь за тысячи километров от Каргополя, она догадывалась как нелегко солдату, старалась развеселить, «погулять» со мной, «попутешествовать».
Берлин ожидаемо впечатлил. Орднунг, квадратиш, практиш, гут. Даже лучше чем в Кракове. Конечно, из уроков немецкого я уже знал об Унтер-ден-Линден, о привычке берлинцев вместо ужина ограничиваться «вечерним хлебом», о Брандербургских воротах и зоопарке, но на Риткиных фото эти места и жизненные зарисовки выглядели куда ярче чем в школьных учебниках. Было немало и незнакомого, и удивительного. Ритка, например, подробно описывала берлинские гей-парады, самые многочисленные в мире, фестивали колбас, рождественские ярмарки, Берлинале, выставку электроники… В комментариях отмечала, что Краков и Киев – захолустья разной степени паршивости, а настоящая Европа, оказывается, начинается в Берлине, настоящая свобода тоже в нем – мультикультурность, толерантность, транспарентность. Последних слов я не знал, но догадывался: они касались парадов гомосексуалистов и ряженых, глубокомысленного кино с неочевидными посылами на тему, что такое хорошо и что такое плохо. Не подумайте, я не навязываю шаблонов, но для людей моей закваски важно четкое и традиционное понимание хорошего и плохого, просто для внутреннего спокойствия. А от гей-парадов и кино с очаровательными негодяями мне не спокойно, голова идет кругом.
