Через распахнутые окна андрона светлыми струями лился свет, на квадратных плитках пола дрожали солнечные блики, ветерок парусом надувал лёгкие летние занавески. На чёрной доске абака, ярко-жёлтым пламенем вспыхнули медовые капли, и Хиона улыбнулась им, как старым знакомым: «Ну здравствуйте: паучок, мушка и жучок». Она здоровалась с псифосами всякий раз, как приходила в покои господина. Сколько лет прошло, а Хиона всё вспоминала ту давнишнюю историю, когда стащила электроны-псифосы из андрона. И как Клития пыталась её защитить, взяв вину на себя, и как она сама пошла с повинной к господину Идоменею, который ко всеобщему удивлению, не только не наказал её за воровство, но и взял под свою защиту. Что бы с нею произошло, если бы господин не проявил снисходительности к её проказам? Жалел ли он, что приблизил её к себе и позволил свободно приходить к нему в андрон? Ведь кража псифосов, не была единственным её проступком. Сколько вещей испортили её неловкие любопытные руки: разбитые футляры для свитков, сами свитки – порванные, залитые чернилами; отбитые носы, головы, руки керамических статуэток; макет торгового корабля, отправленный ею в плавание вниз по ручью и потерпевший крушение где-то в районе посёлка рабов. Она умудрилась испортить даже клепсидру, которую приказал установить в храме господин Идоменей, для отсчёта часов во время богослужений. Небольших размеров камень, закинутый ею в резервуар с водой, застряв в трубке сифона навсегда остановил время в Тритейлионе. Рассердился господин всего один раз, когда она разбила очень дорогую и редкую вазу из цветного египетского стекла, но гнев его был вызван не потерей драгоценной вещицы, а тем, что она принялась собирать осколки голыми руками и сильно поранилась. Хиона взглянула на свои руки – шрамов от порезов не осталось, не осталось шрамов и на её сердце, от действий жестоких грубых людей, что повстречались на её пути до того, как она попала в Тритейлион. Как тёплая ласковая волна, набегая на берег напитывает влагой песок и очищает его от ненужного сора, так омыли и напитали её душу своей любовью госпожа Федра и господин Идоменей. И сегодня Хиона, едва ли смогла бы вспомнить о своём похитителе, или о скифе Кадуе, об Агаре – предавшем её, или о рыжем перекупщике рабов, о жестокой хозяйке школы гетер, или её недружелюбных воспитанницах. Давно позабыт синеглазый Пелей, и даже Тавриск, её товарищ по детским играм, став матросом на одном из кораблей господина Идоменея, почти исчез из её воспоминаний. Иногда, во сне, видит она запорошённое снегом селище в дремучем лесу, но даже это видение из прошлого не мучает её днём, не вызывает слёз и душевных терзаний. Слишком длинный путь прошла она от опушки дикого леса до сегодняшнего дня. И длина этого пути измеряется не столько расстоянием и годами, сколько эллинскими традициями и культурой, с которыми ей удалось соприкоснуться благодаря господину Идоменею, научившему её читать и писать. Лишь однажды, при упоминании о родном доме она расплакалась, так, что господину Идоменею пришлось долго её утешать. Он объяснял ей как пользоваться картой, и указав на рисунок обозначавший на пергаменте лес сказал, что должно быть где-то здесь находится её лесное селище. Она – маленькая наивная девочка, надеялась увидеть на рисунке знакомые очертания землянки, и ничего не найдя очень расстроилась. Хиона закусила губу, чтобы не рассмеяться. Какой невеждой она раньше была! Но сейчас всё по-другому! Когда-то, стремясь завоевать симпатию господина, она читала всё подряд, не всегда вникая в смысл прочитанного, не сразу пришло осознание, что учёба само по себе увлекательное занятие. Это как вступить в незнакомый тёмный лес, в котором со временем всё становится понятным и привычным. Перед своим отъездом господин Идоменей поручил ей, изучить трактат о небесных светилах некого Анаксимена – мудреца из Милета и составить своё мнение о нем. Но сегодня она пришла сюда не за трактатом, госпожа поручила ей хорошенько проветрить господские покои, переживая, что за время холодного дождливого лета помещение андрона отсыреет и в нём заведётся плесень. Пока в господских покоях гулял ветер, Хиона взяла метёлку из лёгких птичьих перьев и принялась осторожно обмахивать ею мелкие вещицы, что занимали несколько полок у стены. Походя она открывала крышки ларей и сундуков, и ощупывала лежащие в них вещи не влажные ли они. Девушка скинула сандалии ещё у порога, и теперь, босая, легко кружилась и пританцовывала, высоко поднимаясь на пальцах ног. Тонкая ткань хитона то раздувалась от её движений, то плотно закручивалась вокруг тела. Волосы её распушились и несколько прядей упали на лицо, Хиона встряхнула головой, чтобы откинуть их назад. Её причёска снова стала короткой в угоду господину, который однажды сказал, что соскучился по её детским кудряшкам, в этот же день она без жалости остригла косу, что успела отрастить за время жизни в Тритейлионе.
