К совместным шопингам и вообще стоит относиться как природному бедствию, с которым все равно ничего не поделаешь. Так и живешь.
ПРО ХОББИ.
(Мораль для тех, кто ее не ищет).
У меня есть хобби. Подрабатываю профессором в ВУЗе.
Мзды не беру, даже "борзыми щенками" – соблюдаю чистоту эксперимента. Развлекаюсь.
Встаю по субботам ни свет, ни заря и еду заниматься просветительством. Хожу по аудитории, пишу на доске разные формулы, излагаю полезные мысли. Разглагольствую. Наблюдаю интерес в глазах студенток. Очень ценная вещь, надо сказать. Как профилактика кризиса среднего возраста. Поскольку долгие думы про эти кризисы и коллапсы приводят к помутнению рассудка и прочим пагубным тенденциям в области мотиваций.
Как-то раз я от таких размышлений почти собрался начать жизнь заново: пить, курить, есть мясо – бросить; ходить в спортзал по нескольку раз в неделю, купаться в речке летом, ходить на лыжах зимой, делать зарядку каждое утро, проводить разгрузочные дни не менее раза в неделю, учитывать калории, не забывать про витамины и читать правильные книги – начать. То есть изжить лишний вес. Стать любимцем женщин и распоследним занудой на всем земном шаре.
Но что-то не заладилось. Сорвалось. Отложил до другого года.
Да что я! Один наш энтузиаст предпенсионного возраста подался в приверженцы теории омоложения через близкие контакты с девичьей кровью. Он задался целью поиметь по студентке каждый месяц в каждой аудитории. Коллекционер, одним словом.
Взялся рьяно, но осилил только четыре. В пятой стояли камеры слежения за дорогой аналитической аппаратурой. По этому поводу энтузиаста вызвали в ректорат и пожурили за неуважительное отношение к импортной технике.
Тот после этого случая сразу сдал и даже как-то обрюзг. Пожух самую малость. Видимо, совесть его замучила, ну, по поводу отсутствия близких контактов.
Во мне тоже есть чувство прекрасного. Просыпается иногда. Но к контактам первого рода отношусь скептически. Впрочем, возможно, свой письменный стол берегу. Как-то он слишком хлипким выглядит для сеансов омоложения.
Так вот, хожу себе, бубню, рисую там на доске чего-нибудь. Студенты пишут – точно также – там себе чего-нибудь.
В перерывах пью чай со старой (три раза подчеркиваю это слово) профессурой и веду беседы о скором технологическом коллапсе, крахе промышленности и о том, что перестройка в высшей школе возможна только динамитом. Впрочем, последнюю мысль я, как правило, не развиваю. По причине природной стеснительности.
