Ребенок, рожденный на седьмом месяце жизнеспособен. Через четырнадцать дней он начинает видеть, через семь месяцев у него прорезываются зубы, а в семь лет они у него меняются, и тогда он начинает отличать добро от зла. В четырнадцать лет человек способен зачать, в двадцать один он достигает своего рода зрелости, и потому к этому возрасту во многих странах приурочили юридическое и политическое совершеннолетие. Двадцать восемь лет – время великой перемены в человеческих привязанностях. В тридцать пять кончается молодость. И это пролог ухода великих поэтов. В сорок два начинается постепенное разрушение наших способностей. В сорок девять – прожита лучшая половина жизни. Для чувств наступает осень. На душе появляются первые морщины. В пятьдесят шесть начинается старость. Шестьдесят три года – первая пора естественной смерти. Так что если в восемьдесят четыре умирают от старости, то в шестьдесят три – от возраста.
Многие знаменитости умерли в семьдесят лет, восемьдесят четыре и девяносто восемь. Но Аристотель, Абеляр, Элоиза, Лютер, Константин, Шах-Аббас, Нострадамус и Магомет умерли шестидесяти трех лет; а Клеопатра почувствовала, что должна прожить двадцать восемь дней прежде, чем последовать за Антонием…
Что можно сказать о цифре восемь, кроме того, что она свита в Бесконечность?
Девять! Если верить монгольским ордам, это самое гармоничное из сложных чисел. Это основа косвенных произведений. В Нагорной проповеди Христа перечисляются девять блаженств. У мусульман насчитывается девяносто девять атрибутов божества, а народы восточной Индии знают восемнадцать миров: девять миров добра и девять – зла. У кота девять жизней. Девять отверстий имеет тело. У пифагорейцев девять – предел всех чисел, внутри которых существуют и обращаются все прочие. Если идти далее, девять – эмблема зловещих превратностей судьбы. И это наводит на размышления.
Десять – справедливость и блаженство, проистекающие от творения, то есть семерки, и Троицы, то есть тройки. Надо ли удивляться, что десятеричное исчисление, легло в основу современной цивилизации?
Одиннадцать есть грех, ибо число переходит за грань десяти, сиречь справедливости. И это – предел возвышенного, после которого остается только умолкнуть: большего не знал и сам Блаженный Августин.
А двенадцать? Дюжина получается перемножением трех и четырех. И это – число апостолов. А двенадцать на двенадцать – сто сорок четыре, то есть число избранных".
