Сзади прозвучал кроткий вздох и режущий звук.
Андрей повернулся. Рома стоял в проёме на кухню, смотрел прямо перед собой, руки чуть покачивались.
– Рома, что… – он коснулся плеча парня и тот упал на спину. Из груди, прямо из сердца, торчал зубчатый нож. На его лице осталась предсмертная гримаса ужаса.
По дому пошёл неизвестный говор. Понять, откуда доносились эти непонятные слова, не представлялось возможным. Потом голос смолк и сказал на понятном русском:
– Это мой дом.
Андрей поворачивался вокруг себя, разыскивая источник звука.
– Это МОЙ дом, – повторил голос из-за спины.
Обернулся к кухне, наводя оружие. Никого не было.
– Мой! Только мой!
Тарасенко смотрел в кухню, крепче сжимая «Мурку». Проглотил ком ужаса и проговорил:
– Никодим?
Сердце бешено билось в груди. Дышать становилось труднее – закуренные лёгкие дали о себе знать.
Краем глаза Андрей уловил в гостиной блеск. Моментально развернулся и в плечо что-то вонзилось. Он вскрикнул, сделал два шага назад и упёрся в стол. Вытащил предмет – это была столовая вилка с длинными зубьями. Она угодила в правое плечо, куда он подставлял приклад. Преодолевая тихую, но неприятную боль, поднял оружие и стал контролировать обе комнаты.
– Кто ты такой?
Ответ пришёл не сразу:
– А я думал, что меня должен знать каждый человек. Я – хранитель этого дома.
– Твоё имя Никодим?
– Правильно. А твоё? – поинтересовался Никодим по-хозяйски вежливо.
– Андрей. – По лицу потекли капли пота. – Никодим, почему ты убил Барановых?
Послышался тихий хохот.
– Объяснить? Хорошо. Раз ты мой гость, то я отвечу. Понимаешь, в самом начале, когда они только сюда заселились, я не хотел этого делать, даже не думал об этом. Я был добрым старичком, живущим под печкой. Но эта семья испортила меня. Отец – трусливая свинья, мамаша – продажная тупая девка, старший сын – сопляк, весь в папашу. Все они – отбросы, не ценящие ничего, кроме своих прихотей. Они превратили меня в убийцу.
– Что они такого сделали?
– Уничтожали этот дом, портили всё, к чему прикасались.
– И дети? В чём они виноваты?
Снова еле слышимый хохот.
– Много тебе рассказал старший отпрыск? Как я понимаю, рассказал про всю свою семейку, про всех их грехи. Но что сказал о себе? Конечно, мало чего, зачем портить о себе мнение, если можно выйти из этого положения жертвой.
– Что ты имеешь в виду?
– Он не любил свою семью. Даже хуже – просто ненавидел! Как только родился брат, всё внимание родителей, которых он и до этого презирал, было приковано к младшему. Знаешь, как он бил братика, причём без всякого повода? А сколько раз подставлял его? Я знаю, потому что я всё это видел. Я хотел как-то помочь малышу, но не мог. Догадываюсь, что ты знаешь историю про яму с дрянью из жестянок, и парень, верно, провернул её в свою пользу. Будто это я вылил всё в яму со свёклой. А что, если я скажу, что это старший? А?
