Сквозь щели сарая просочились лучи восходящего солнца, коснулись краешков соломинок, осветили рыжий локон. Сено зашуршало, появилась голова. Рыжая, лохматая, заспанные глаза блеснули задорной синевой. Ещё не до конца проснувшись, девчушка выбралась из душистой сенной кучи и вприпрыжку побежала к колодцу нагонять утро.
– Ба, ба! – Её звонкий голосок проник под ставни небольшой покосившейся избушки.
– Чего голосишь?
– Ба, я на луг, Лушку уведу.
– Уводи, чего ж шум-то такой поднимать? И травы сколь снесешь возьми.
– Ага, ба, до вечера.
– Беги, беги, пострелёнок.
Девчонка, подхватив, за кусок веревки, из загона однорогую козу, скрылась в кустах.
– Встала что-ль? – послышалось из глубины избушки.
– Да и убегла уж.
– Вот непоседа.
– Это верно.
– Ну и славно, Агафья.
– Добре, Евстигнея.
Две сухонькие старушки принялись хозяйничать по дому. Все их движения были плавными, но не медлительными. Они слаженно, без споров и лишних договорённостей выполняли одно за другим дела и со стороны казались одним организмом, живым, многоруким, согласованным.
– Хорошо бы попросить Любара про покос-то, Агафья.
– Добре, Евстигнея. Вечор схожу.
И снова дела, дела, дела…
– Коса-то в сарае. Точила недавно, Евстигнея.
– Ну и славно, Агафья.
И вновь заботы и работы… Эти старушки были трудолюбивы, страстно охочи до работы, до дела, любого, чтобы ноги ходили, чтобы руки заняты были перекладыванием, перекручиванием, перематыванием… И охота эта скрывала, топила грусть, боль, тоску… А тосковать было по кому. Уж с полгода как Евстигнея потеряла дом и дочь. Огонь возник внезапно, и словно прожорливый зверь сожрал все нажитое и родное дитя, успели спасти внучку и это одно скрашивало утрату. Агафья тосковала по сыну. Давно не получала весточки, да сны приходили странные, тревожные.
Вот и сговорились две тоскующие души жить вместе, не давать друг дружке впадать в уныние и растить внучку красавицу. Девочка росла удивительная и радовала Агафью и Евстигнею. Да суета ежедневная помогала отвлекаться. Вот и слышно было ежечасно.
– Как ты, кума?
– Та помаленьку.
– Ну и славно, Агафья.
– Добре, Евстигнея.
В то утро всё было по-особенному. То, что внучка спозаранку умчалась на луг – не в новинку, а вот два необычных сна, у каждой из старушек, настораживали. Поначалу молчали, пытались рассудить по-своему. Потом не выдержали.
