Любаша сдалась после многолетней "осады". Сначала, в ранне-юношеские годы, категорично:
–Лёшка! Вот ещё! Чё придумал? Нет-нет-нет! Только после свадьбы!
Потом когда институт и позже:
–Лёшенька! Ну что ты болтаешь? Ну что ты за дурачок? Ну как же я тебя не люблю? Ну ты же знаешь – что люблю, – умоляюще, плачущими глазами ища его уклоняющийся взгляд, – ну давай распишемся? И всё тогда. Вся твоя я.
"Пожалела" на "сорок дней" после похорон, за два месяца угасшей вслед за умершим от инфаркта отцом, мамы. И плакала. Поняв, что она не первая. Горько-горько-горько плакала, завернувшись в белоснежный, накрахмаленный пододеяльник, уткнувшись лбом в колени, задыхаясь от разрывающей на куски, её сердечко, боли:
–Ох, Алёша, Алёшенька, ну как ты мог, ну как ты мог, я же люблю тебя с детства…
А потом сама же, жалела его, скукожившегося, съежившегося от стыда, сидящего на краю родительской кровати.
И один-единственный раз, повысила на него, защищаясь, свой беззащитный тоненький голосок:
–Ну да, Алёша, недопредохранялась что-то, как-то я! А как мне?! Если: ты сам, всё время "заводишься" и меня "раскочегариваешь" так, что не нормальная интимная близость у нас с тобой, а прям, какая-то, забойная порнушка три икса!…
"Любаша, Любаша, убил я тебя! И ребёнка нашего – не ты, а я убил! Ты не виновата, прости её, Господи, прости, помилуй, она и здесь столько настрадалась, зачем же ещё и там? – плакал впервые с детства Алексей, зажав в левом кулаке нательный крестик и не отрывая взгляда от смеющегося, нежного, как русский подснежник, личика, – лучше бы я сейчас умер, и в ад, где мне самое место, лучше бы я умер, лучше бы я умер"…
––
–Спишь? – толкнул соседа локтем в бок дядя Коля.
–Угу, устал что-то, – встряхнулся Алексей Петрович, наблюдая как капитан, прижимая обе руки к сердцу, уговаривает-успокаивает стоящую рядом с машиной Варвару Николаевну(среднюю дочь дяди Коли), что, точно-точно, сам привезёт обоих понятых назад, точно-точно, быстро вернутся они, так и не "добившийся доверия"("тёть Варь, ну тёть Варь, ну можно мы ещё немножко погуляем, ну можно, ну можно?, мы точно не будем баловаться!, точно-точно!"), с видимым облегчением нырнул в салон машины и торопливо хлопнув дверью:
–Поехали скорей, пока она не передумала!
Рванул с места.
Рано выскочившая замуж, за работавшего в областной больнице электрика, перемывшая там, за свою трудовую деятельность, в перерывах между беременностями и родами, миллионы километров полов, сотни тысяч горшков и ещё много всего, Варвара Николаевна в свои восемьдесят, как говорится, не боялась "ни чёрта-ни бога".
