– На работе черт знает что творится, в мире война идёт, вирус этот ещё, и на Люду покушались, – она перекрестилась, – никогда верующей не была, но вот тут думаю, может в церковь сходить? Свечку надо поставить. Такое в мире делается… А торт ты взял, такой молодец! Так сладенького от нервов захотелось, я вообще сладкое люблю, а тут, ой, прям страсти какие…
Низенькая и кругленькая тёть Надя сновала туда-сюда по тесной кухне, и на столе появлялись чашки, блюдца, ложки и нож для торта. Она не переставала охать, вперемешку рассказывая об обыске, религии и мировых проблемах.
Вернулся молчаливый Владимир Геннадьевич и очень неудобно сел на угол кухонного дивана. Теперь Игорю было некуда деть себя, потому что с одной стороны торчали длинные ноги Владимира Геннадьевича, а с другой стороны, не переставая трещать, сновала тётя Надя: кухня была слишком маленькой для троих человек.
Они, конечно, были очень комичной парой: он молчаливый, высокий и худощавый; она – говорливая, низенькая и толстенькая. Просто Винтик и Шпунтик. Почему такие люди так часто сходятся? Наверное, правду говорят: противоположности притягиваются.
– Нет, ну ты представляешь? – выхватил Игорь фразу из середины, – я до двух ночи вчера прибиралась. Всё, ну, просто всё на полу лежало! Что они у меня искали?
Игорь только пожал плечами – почем ему знать?
– В шкатулку в мою залезли! – с укоризной обличала их тёть Надя, – бусы все перепутали, серёжки перепутали, я вот теперь сиди распутывай.
Наконец они расселись. Тёть Надя говорила много и громко, мужчины пили чай молча. Потом Владимир Геннадьевич сказал «спасибо» – это было первое слово, которое Игорь услышал от него после приветствия, и пошел к себе в комнату, плотно запер дверь и больше не появлялся.
– Ты у Людмилы-то сегодня был?
Так оно и бывает, подумал Игорь: сначала надо выговориться, а после наступает черёд вопросов. Вот только вопросы, по идее, должен он, бывший оперативник задавать. Кто задаёт вопросы, тот управляет беседой.
Игорь сдержанно кивнул. Он ещё не придумал, о чем хотел спросить тёть Надю. Не было ли у них с мамой размолвок? Мама ничего такого не припоминала. Были ли какие-то обиды? Ну, тоже дурацкий вопрос: если она затаила обиду и это послужило мотивом – так она и скажет, как же.
– Ну, и как она?
– Ничего. Расстроена, конечно, но держится.
– Ещё бы! Конечно, тут расстроишься, у неё соседка по палате умерла. Всё-таки живой человек! А ты не думаешь, что это не на Люду покушались? Мне сегодня утром такая мысль в голову пришла.
