– Звони этой, как её там, подруге Малининой! – выдавила Кира через пару минут после изучения содержимого коробки.
– И про шприц говорить? – спросил Эдик.
– Не говорить, а кричать! И пафоса театрального нагони побольше – наша номенклатурная интеллигенция это любит. Короче: пусть все немедленно к дому Малининой приедут. Лучше при них милицию вызывать. Только ты коробку оттащи в скверик. Нас пока видеть не должны.
Через полчаса в скверике собралось четверо: пара благотворителей, молодая прима-балерина и старушка-призрак. Старушка снова вырядилась во всё белое. Однако «образ привидения» не помешал ей голосить громче всех:
– Я так и думала, я как чувствовала… всё к этому шло!
– Нужно звонить в милицию и в скорую. – предложила Кира. Она старалась, как могла, вносить конструктив и не давала другим впадать в истерию.
– Но что мы им скажем? – промолвила действующая прима столичного театра.
– Правду и скажем! Нашли коробку, которую вынесла домработница. В коробке – архив Малининой. Её дневники и фотографии. Помимо всего, на дне коробки обнаружены шприц и упаковка от транквилизатора. Дети заграницей. Других близких родственников нет. Пусть милиция сама разберётся в ситуации и пусть врачи оценят состояние здоровья Малининой.
– Ой, милочка, Кирочка… – задыхаясь от волнения, произнесла старушка-призрак. – Сделайте всё, пожалуйста! А ты, Алечка, – тут старушка обратилась к молодой балерине. – Позвони, пожалуйста, папе. Он же в органах работает. Пусть поможет или пришлёт кого-нибудь. Ведь Малинина – твоя наставница…
– Ну что ж вы такое говорите! – видно, молодая балерина обиделась на эти слова. – Конечно же я папе позвоню.
Прошло каких-то 20 минут, и у двери Малининой стояли люди в погонах и белых халатах. Домработницам ничего не оставалось делать, как ответить на назойливые звонки представителей власти и впустить всех в квартиру.
Как только врачи увидели Малинину, тут же стали разворачивать носилки. Всем, кто зашёл в квартиру, стало ясно, почему врачи собираются её госпитализировать.
Малинина походила на мумию. Она полулежала в кресле и едва шевелила бледными губами. Добавлял драматизма и тот факт, что прямо над креслом, где она умирала, висел её же парадный портрет. На нём известный советский живописец изобразил Малинину в партии, ставшей её визитной карточкой: «Умирающий лебедь».
Милиционеры, тем временем, стали делать свою работу. Видя растерянность домработниц и их нелогичные объяснения: на каком основании они находятся в квартире прима-балерины, милиционеры стали давить на них. Домработницы, то ли от испуга, то ли от осознания того, что натворили, говоря на определённом сленге, «раскололись».
