Но все кончается. К весне бабушка слегла с высокой температурой и цинготными язвами на ногах. Из госпиталя вызвали врача. Он долго извинялся, идти ему пришлось пешком через весь город. На его опухших ногах были только калоши, подвязанные веревочками. Осмотрев бабушку, он сказал: «Вы нуждаетесь лишь в одном лечении – питании». В его власти оказалось выписать в день по стакану соевого молока, которое давали раненым. Я ходил за ним раз в несколько дней. В мае стали покупать крапиву, из которой варили щи, добавляя туда что-то странное, химическое, оседавшее на дне.
К весне стала работать баня на Чайковского. Изредка мы в нее выбирались. Женщины рассматривали друг друга, мысленно сравнивая, кто худее. Мы, дети, стали выходить играть во дворик, выносили сохранившиеся игрушки. И все же особых надежд на улучшение не было. Бабушка почти не вставала. Мама принялась хлопотать о разрешении на эвакуацию. Подробностей не знаю, помню, что были большие волнения, суматоха. Май приготовил еще одну радость. К нам с мамой подошел на улице военный, у которого здесь погибла семья, и не осталось дома. Он попросил разрешения зайти и несколько раз приходил к нам. В связи с праздником, каким именно, не знаю. Он попросил маму приехать к ним с концертной бригадой и, так как предполагается банкет, пригласил меня и маму. Желающих поехать актеров собралось столько, что концерт мог продолжаться всю ночь. В присланном за ними автобусе мы ехали недолго, но стреляли уже так близко, будто за соседними деревьями. Мы шли в помещение, прячась за кустами сирени. Выстрелы были уже всем привычны. Во всяком случае, я страха не ощущал. Концерт имел большой успех. Мама выступила блестяще и превзошла сама себя. Но вот настал великий час – нас пригласили к столу. Никакие описания пиров не затмят той трапезы, которую мы вкушали. Нам подали картошку с тушенкой и к ним еще белый хлеб с маслом. Но и это было не все: на третье был настоящий сладкий компот из сушеных абрикосов, а мне – добавочная порция. Не забыть и ощущения счастья, когда мы возвращались такими сытыми, впервые за прошедший год войны. Помню, мама украдкой незаметно положила часть еды в пакет для бабушки. Ей тогда это принесло некоторое облегчение.
В июле начался долгий путь из войны, путь голода, холода, в теплый, почти мирный, Ташкент, в эвакуацию. Этот путь мы преодолели без потерь. Ладогу, беспрестанно обстреливаемую, пересекли на пароходике. Долго ехали в теплушках, чаще стояли, выбегали, прятались, в то же время, боясь отстать от поезда. В конце концов, погрузились на волжский теплоход, один из последних, который беспрепятственно доплыл до Астрахани. Светлая каюта, зеленые берега, бегущая вода – после разрушенного города нам казалось, что мы в раю. Папу мы дождались уже после войны, в 1945-м, целого и невредимого, прошедшего всю войну от Москвы до Берлина, с грудью, полной орденов и медалей. Мне он привез тогда игрушечный паровоз, который неизвестно где достал в Германии, маме – цветную косынку, а своей маме, бабушке Зине – новенький транзистор, который долго слушали всей семьей до появления телевизора. Здесь, среди жаркого и сухого климата, бабушке стало лучше. Я пошел в местную школу, быстро схватывая все на лету! И храня до сих пор подарок отца как память о непростом и тяжелом этапе моей жизни, выпавшем на детский радостный период.
