Фамилии хирурга не помню, он был молодой, лет тридцати, звали Алексеем Ивановичем. Он специализировался на ранениях в брюшную полость. А это – самые опасные раны! Не зря солдаты боялись ранения в живот. Мол, если поймаешь осколок или пулю в живот, то все, конец тебе. Алексей Иванович был хирург от Бога. Может быть, глядя на его золотые руки, я и выбрал потом специальность хирурга. Привезут парня, а у него кишечник пулей в трех-четырех местах пробит. Нагноение начинается, содержимое кишок вместе с кровью брюшную полость заливает. Алексей Иванович хлопает мне по плечу, подбадривая меня: «Ну что, Андрюха, начнем?» Оперировали по три, по пять часов. Сложные операции делались. Вырезал Алексей Иванович целые куски, скрупулезно сшивал их, чтобы ни малейшего отверстия не осталось. Наложим шов, боец отходит от наркоза, его увозят. А мы с хирургом закуриваем папиросы и идем вдоль лежащих в ряд раненых, решаем, кого оперировать в первую очередь. Для посторонних – удручающая картина. Мальчишки, мои ровесники 19-20 лет, редко кто старше. В телогрейках, шинелях, валенках. Один совсем без сил, только равнодушно приоткрывает глаза, когда мы осматриваем раны. Другие держатся крепко, с надеждой смотрят на врача. Кто-то без сознания. Лица, покрытые копотью, засохшей кровью, крупные капли пота. Очередь выходит на улицу. Несколько человек, укрытые полушубками и двумя-тремя одеялами, лежат на истоптанном снегу. Я обратил внимание на мальчишку восемнадцати лет. Лицо землистое, безжизненное, но он еще дышит, зажимая ладонями бок. Под пальцами расползается буро-зеленый ком. Вот кого надо срочно оперировать! Но у хирурга свое мнение. – Он безнадежный. Разрывная пуля попала в кишечник. За эти дни я много чего насмотрелся. Что такое разрывная пуля в живот, отчетливо представляю. Десятки мелких, острых, как иголки, осколков превращают внутренности в сито. Кишечник парня издырявлен так, что никаким способом не зашьешь. И пока я неподвижно стоял у обреченного паренька, Алексей Иванович показал санитарам на раненого двумя пулями солдата: «Давайте этого… Андрей, пошли».
Обязанности санитаров обычно выполняли легко раненные солдаты. За соседним столом работал хирург, специализирующейся на ранениях конечностей. Там также сплошной поток солдат с простреленными, перебитыми, а то и оторванными руками-ногами. Бесконечные ампутации, чистка глубоких ран. Пули и осколки дробили кости. И все равно умудрялись собирать их, и большинство раненых возвращались в строй, хотя и не скоро. Спали мы очень мало. Всего около четырех-пяти часов. Проваливались в дремоту, едва добравшись до койки. Кормили нас нормально, но, бывало, и завтрак, и обед пропускали, когда шли сложные операции. Выпьешь крепкого сладкого чая с куском хлеба – и опять в операционную. И, несмотря на то, что я был крепким молодым человеком, не выдержал такого ритма. Пошел за чем-то и прямо на ходу упал. Алексей Иванович с коллегой осмотрели меня и покачали головой. Два дня пролежал я на койке, приходя в себя и отсыпаясь. А затем хирург перевел меня в другую палатку ухаживать за послеоперационными больными.
