Хлопковые брюки цвета хаки и синее поло, свитер уголком из тонкого хлопка, хорошего качества и слишком холодный для местной зимы – все эти вещи сделали из Тахти фрика в городе, где девять месяцев в году лежал снег. На их фоне Тахти был другим. Смуглым, темноволосым, кареглазым. Хотя он всегда считал, что у него светлые волосы и светлая кожа, по меркам юга именно так и было, на острове он понял практически сразу: не здесь.
Здесь он был чужаком.
Возможно, самым чужим из всех, кто когда-либо сходил здесь на берег.
Все равно он улыбался. Пытался быть приветливым. Пытался стать частью целого, хотя сил едва хватало на то, чтобы встать утром, одеться и доехать до школы на автобусе. Местный диалект звучал дико и непонятно. Образ жизни отличался. Да все отличалось. Тогда происходило столько всего, что он балансировал где-то между апатией, депрессией, отчаянием и истерикой. Все было сложно. Но он все равно улыбался. Он старался. Только вот – этого было мало.
– Я родился в другой стране. Около нашего дома росли кипарисы. Знаете кипарисы? Это такое дерево, похоже на ель, только иголки мягкие.
Тахти рисовал им кипарисы маркером на доске. Рука дрожала, и получалось криво и неузнаваемо.
– Ты жил в особняке, вместе с родителями? Ходил в гимназию? – спросил один из них.
В тот раз они все сидели в пустом классе, на партах, стульях, подоконниках, а Тахти стоял у доски и рисовал то, что не мог объяснить на словах. Они говорили очень быстро, сильно редуцируя гласные. Слова звучали не по отдельности, а как единые текучие конструкции.
– Можно, ты повторишь еще раз? Медленно.
Кто-то засмеялся. Парень повторил то же самое, только еще быстрее.
– Я жил в доме, рядом с которым был сад, – ответил Тахти наугад.
Они переглядывались, кто-то усмехался. Тахти улыбался, сердце колотилось в груди, и голова кружилась, а он только гадал, упадет ли в обморок или доживет до конца беседы.
– Сад, – повторил Тахти. – И море. Мы тоже жили около моря.
– А горы? – спросил кто-то. – Горы были?
– Нет, – он обрадовался, что смог понять хоть что-то. – Гор не было. Вы покажете мне горы?
– Вон они, – засмеялся первый, указывая за окно. – Смотри сколько хочешь.
Они ушли. Теперь их слова звучали полушепотом, быстро, невнятно. Теперь он не понимал ни слова. Парень, который спросил про горы, промелькнул за дальней дверью – шел сам по себе, засунув руки в карманы.
Тахти уронил маркер и сполз по стене на пол. Нервно гудела люминесцентная лампа, бросала на пол выцветший блик. Потертый линолеум покрывали рваные полосы порезов. У преподавательского стола заменили одну ножку, она единственная была светлая, хотя сам стол был темный. Тахти сидел на полу, обхватив себя руками.
