Проснулся следующим утром он, можно сказать, поневоле – его разбудил резкий удар об пол. Не успев понять, сам ли он свалился или его кто-то спихнул, Астэ услышал злорадный смех Гэрета.
«Вот же… Сам ведь прекрасно знал, что эта штука вызывает зависимость… А теперь еще и орать будет…»
«Нет, ну я сначала думал», – сквозь смех говорил имперец, – «что это я виноват в твоем нынешнем состоянии, и не стоило тебе давать целый стакан. А потом смотрю…ха-ха-ха… все пусто!»
Астэ лежал на полу, приподнявшись на руках, смотря в пол. Он изо всех сил сейчас желал две вещи: чтобы Гэрет не пнул его ногой в ребро, и чтобы он поскорее ушел.
«Вообще-то, я сегодня планировал прихватить тебя с собой на одно важное мероприятие», – продолжил имперец, – «но поскольку ты, скотина несчастная, мне все испортил», – на этих словах он поставил Астэ ногу на спину в районе легких, да так, что тот снова закашлялся, – «я пойду один, как не подобает ни одному уважающему себя жителю нашей великой Империи; но потом, когда я закончу со всеми делами на сегодня…» – он больно дернул лежащего за волосы, задрав ему голову, – «… то приду и разберусь с тобой. Сейчас мне слишком смешно; так что будь благодарен тому, чему вы там поклоняетесь, если такое еще осталось, ха-ха».
После этих слов имперец покинул, наконец, помещение; Астэ вздохнул с облегчением. Теперь нужно было встать и переместить свое тело обратно на кровать.
Кое-как справившись с этой задачей, он лег, раскинув руки. Туловище было таким тяжелым, будто сделанным из металла. «Зато хоть высплюсь», – подумал Астэ. – «И есть не хочется».
Ну а вечером, как и ожидалось, он лежал под обрушивающимися на его спину ударами плети, которую Гэрет где-то предусмотрительно раздобыл. А присмотревшись получше, можно было увидеть, что сделана она из волос, белых, как снег, и жестких после обработки специальным веществом.
Вообще, довольно распространенным наказанием рабов было отрезание волос – и у них, и у имперцев было принято носить длинную прическу. Часто ради шутки и в качестве напоминания эти волосы как-нибудь по-необычному сплетались и вешались на стене в комнате, где жил раб. Астэ не знал, делал ли кто-либо до этого из них плетки…
– Вот знаешь, тебя и бить-то не жалко, – сказал имперец в перерыве между ударами. – Вот на Этрэ, скажем, у меня бы и рука не поднялась. А ты такое ничтожество, что руки аж чешутся…
«Он, очевидно, ждет, что я опять спрошу, чем я хуже него…» – успел подумать Астэ, пока новый удар не обжег спину. «Ну нет, не дождется. Да я и сам знаю, что я ничтожество, чего повторять-то…»
