Прошло некоторое время, и Дов все чаще задумывался о том, что, пожалуй, было бы лучше, если бы он погиб в Биркенау.
Заключенных держали впроголодь, заставляли работать до изнеможения, а спать им давали на тесных нарах всего пять часов в сутки. Свирепствовали эпидемии, людей пытали, заключенные сходили с ума; их избивали, над ними издевались, не было той жестокости, которой бы к ним не применили.
Каждое утро с петли снимали десятки людей, покончивших с собой. Многие прямо бросались на колючую проволоку, ища избавления от мук. Ни днем, ни ночью не прекращались пытки, и розги хлестали обнаженные ягодицы на виду у всех прямо на перекличке.
Кто попадал в штрафной изолятор, того сажали в темную одиночку, а кормили пересоленными овощами, чтобы измучить его жаждой.
В блоке номер 10 нацистские врачи Вирте, Шуман и Клауберг использовали человеческое мясо для своих "научных" опытов. Заключенный поляк, врач по профессии, доктор Владислав Деринг, кастрировал тысячи и тысячи заключенных по распоряжению немецких начальников, работавших над стерилизацией всего еврейского племени.
Вот чем был Освенцим, вот, какой подарок получил Дов ко дню рождения.
ЧЕСТНЫМ ТРУДОМ ТЫ ДОБЬЕШЬСЯ СВОБОДЫ.
"Хоть один Ландау должен уцелеть", сказал Мундек. Какой он был, Мундек? Он никак не мог вспомнить. Руфь или Реббека, или отец, или мать? Он совсем не помнил отца. Воспоминания становились все смутнее, пока не стерлись совсем. Он помнил только смерть и ужасы и просто не мог себе представить жизнь, где не было ни ужасов, ни смерти.
Прошел год. В Биркенау поезда приходили и уходили. Число тех, кто умирал в трудовых лагерях от болезней и голода, было почти такое же, как в Биркенау. И все-таки Дов упрямо цеплялся за свой инстинкт самосохранения и не умирал.
Даже в этом аду были некоторые светлые стороны. Был лагерный оркестр. Действовало лагерное подполье, и у них даже был радиоприемник. Даже здесь мужчина мог найти женщину.
ЛЕТО 1944-го ГОДА.
Освенцим был охвачен каким-то странным беспокойством. Дов часто видел в небе русские бомбардировщики, и тайный радиоприемник все чаще сообщал о немецких поражениях. Сквозь пытки и муки стал пробиваться слабый луч надежды. Каждая новая победа союзников ввергала эсэсовцев в какую-то безумную свирепость, и дело дошло до того, что заключенные стали прямо бояться известий о немецких поражениях. В Биркенау еще более усилили работу газовых камер, и они действовали теперь круглые сутки.
