– И ты?
– Испугался? Да. Но мне было всё равно – я мстил за остров Манау. А теперь Рима здесь больше нет. Теперь многие люди Придайна и есть один из осколков Рима, переваренные им, изменённые до неузнаваемости. Уже давно не верящие в нас. Как ты: боятся, но не верят. А боятся больше по привычке. Шутка ли! Друиды становятся христианскими жрецами!
Они пришли. Аннуин милостиво выпустил их без потерь. Каскады холодных, почти правильной формы камней и кинжальный, дробивший кожу лица и рук ветер сменили собою вязкие туманы бессмертного мира.
Это был Эрин, который Блехерис видел впервые за минувшие двадцать зим.
Я был словами друида-расстриги
Слова…
Слова тихо ложатся под ноги,
Чтобы застыть единой тропою в студёной ночи.
И снова Древние Боги ступают по этой тропе
На званую трапезу в полночь.
Я вспоминаю слова…
Я вспоминаю слова, о которых ещё не слышал, которые буду потом говорить.
В канун Альбана Весеннего.
Страшно подумать:
Кони врываются брызгом в сознание леса,
И всадники ищут ещё не рождённую дичь.
Хозяин лесов,
Гвин с таинственно-мрачной улыбкой,
Сын Небесного Бога,
Ведёт полунощную армию призрачных душ
Беззвучно,
Как будто немеющий лист осеннего бука
Упал и застыл на земле.
… Слова.
Блехерис молчал и думал. В какой-то момент он заговорил.
– Господин мой Мананнан, – заговорил христианин на родном для него гойдельском наречии, – вот уж мы покинули Аннуин и оказались в Эрине. Земля, дважды давшая мне жизнь, жестока: она давит на память и заставляет говорить о том, что не хотелось бы даже вспоминать. Но твой рассказ заставляет меня надеяться – ты поймёшь меня после того, как я закончу. Потому – о, не гневайся! – повремени с отбытием и выслушай.
Мананнан стоял неподвижно, глядел на волны, вдыхал резкий солёный влажный воздух. Блехерис продолжал:
– Вот уж Ллейан более не страшно, и она прекратила цепляться за моё плечо, как было, пока мы шли сквозь Аннуин. Я смотрю на неё и вижу в ней отражение той, кого любил больше жизни своей. Она была в тех же годах, когда мы встретились впервые здесь, в землях лагенов.
Мой народ – древнее всех людей, чьи потомки обитают днесь в Эрине и Придайне. Мы – Фир Болг, придины, круитни… пикты для римлян, те, на ком они споткнулись в полночной Альбе и укрылись за стеной. Нам были ведомы тайны курганов ещё прежде, чем Дети Неба и Дети Моря схлестнулись за право владеть Эрином, тогда ещё безымянной землей. Друиды из числа нашего племени всегда были лучшими из всех. Их призывы достигали даже недр земных, и сам Нуаду, ставший Ллуддом, замирал в размахе молота своего, чтобы внять нашим словам. Наше волшебство усмиряло дикую поступь морских кобылиц и ярость озёрных драконов. Да что я говорю! Ты и сам всё это прекрасно знаешь. Но – память… память. Память готова в любой момент взломать душу, и только гадкое трёхнедельное пойло всегда возвращало её на дно сущности моей.
