Что именно они отмечали, установить было невозможно – таких праздников нет ни в одном календаре, да и в научных кругах, по всей вероятности, никаких сведений по этому поводу не имелось. Помехой для очередного праздника не являлось ничто. Праздновали не менее чем раз в неделю, а то и чаще. Веселились как вечером, так и утром, и днем, и – было дело – даже ночью. День недели тоже значения не имел. Сценарий праздников никогда не менялся. Сперва количество народа в квартире смело утраивалось, обильно разбавляясь женским полом. От начала и до конца веселье сопровождалось оглушительной музыкой. Если музыка прерывалась, то ее сменяли нетрезвые голоса, с упоением оравшие слова только что звучавших песен. Когда голоса слабели, превращаясь из дурных и хриплых в омерзительные и осипшие, музыка возобновлялась с прежней, а то и большей силой. На некотором этапе из окон на траву под окнами летели опорожненные горячими гло́тками бутылки и банки. Случалось, вниз летели отслужившие свое презервативы, уныло повисая на ветках деревьев, а один раз из окна выпорхнула увесистая книга, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся «Введением в психологию» и ее полет сопровождался криком: «Ни х… ты не понимаешь в людях!». Матерились квартиранты Демьяныча почему-то редко, но очень неумело и однообразно, навевая скуку на знаменитого местного матерщинника слесаря Игната, который, сидя как-то во время очередного «зажигалова» на лавочке во дворе, зевнул и пробормотал:
– Сопляки… Слушать стыдно, честное слово!..
Единственным человеком, остававшимся безучастным ко всему этому бедламу, была бабка Наталья, жившая ровно напротив ненавистной квартиры: маленькая, седая и то ли глухая совсем, то ли наполовину. В силу последнего обстоятельства весь шум, вечное броуновское движение и блуд обитателей квартиры Демьяныча проходили, похоже, мимо нее. Ее собственное существование, напротив, было эталоном незаметности. Сплетни ее ровесниц, оккупировавших лавочки у подъездов, питались лишь одним обстоятельством – бабку Наталью навещала и приносила ей продукты необщительная женщина. Бабы судачили об одном: кем она приходится старушке – дочкой или кем-то еще. Сама бабка Наталья внизу появлялась крайне редко, ибо спуск с пятого этажа и обратное восхождение, занимало (по подсчетам все тех же завсегдатаев скамеек) никак не меньше часа и приравнивалось по своей значимости к штурму Пика Коммунизма. Находясь внизу, на лавочке, бабка Наталья в разговоры ни с кем не вступала, мирно щурясь на солнышке (ровесницы шутили: восстанавливает дыхание).
