Мила рассчитывала увидеть согбенную старушенцию в платочке и с клюкой, но все эти стереотипы тут же рассыпались золой от сгоревшей бумаги. Дочь была вся в нее. Старуха оказалась крепкой и рослой, а на ее покрытом морщинами лице отлично читались следы былой красоты. Никаких платочков и очков не было и в помине. Черные с ручейками седины волосы были тщательно расчесаны, собраны в косу и скреплены на затылке в виде рельефного пучка. В мочках ушей поблескивали золотые, но, тем не менее, скромные сережки. Взгляд старухи был внимательным и не дающим поводов мыслям о маразме.
– Людмила из заводоуправления, – вместо приветствия спросила, а вернее констатировала она и посторонилась, давая пройти. Кротко поздоровавшись, Мила сняла пальто, разулась и ей были выданы тапочки на три размера больше ее ноги.
– Пойдем на кухню, что ли, – сказала старуха и, едва очутившись там, Мила сразу увидела точно такой же стул, как и в приемной.
– Их было два? – спросила она, робея, и не зная, куда ей предложено будет сесть.
– Да, только два, – кивнула хозяйка и немедленно заняла зловещий стул, на сидении которого лежала небольшая подушечка. – Садись, – далее велела она Миле и та повиновалась, усевшись на вполне современный табурет, снабженный такой же подушкой.
Это была обычная кухня, правда, без новомодного телевизора где-нибудь в углу, обычно бухтящего что-то на полутонах под сопение чайника, бульканье борща и шума воды в мойке.
– Стало быть, цел второй стул, – сказала Дарья Никитична, глядя на Милу вовсе не сурово, как ей сначала показалось, но со странной теплотой.
– Да, стоит в приемной, возле моего стола, – Мила понятия не имела, что будет говорить и ей было неловко. Старуха тем временем спохватилась:
– Напою-ка я тебя чайком, – и, споро поднявшись, двинулась к плите.
– Не беспокойтесь, – попробовала заверить Мила, но Дарья Никитична в качестве убедительного аргумента сказала:
– У меня хороший. С бергамотом любишь? – неожиданно добавила она и Мила сдалась, и даже осмелела:
– И с лимоном, если можно.
– Можно и с лимоном. Сама люблю.
Чайник был не электрический, а старомодный, огромный зеленый ведёрник с изящно изогнутым носиком, широким у основания и с голубиный клюв на конце. Под ним был зажжен газ, и старуха вернулась на свой стул.
Миле не пришлось придумывать начало разговора и вообще говорить. Рассказчицей была Дарья Никитична. Она не была похожа на болтунью, вовсе даже наоборот, но в этот вечер ей отчего-то нужно было рассказать совершенно незнакомому человеку о своей жизни, и катализатором, предлогом и основой этому послужил стул в приемной.
