– Мои диагнозы – высокий уровень тревожности и мания величия – никто не возьмется оспорить. С ними можно жить. Если не отрываться от родных и близких. Если не пренебрегать другим своим окружением. Чтобы быть понятнее, приведу выражение такого уважаемого тобой философа, как Фридрих Ницше: «Человек, ни разу не думавший о деньгах, о чести, о приобретении влиятельных связей, о должностях, – да разве может он знать людей?». Не пренебрегаешь ли ты людьми? Не навязываешь ли ты им свои взгляды? Что молчишь? Ты думаешь, мне нравится иметь дело с людьми, сделавшими состояния на хозяйственных преступлениях, а теперь вознамерившихся продвинуть своих детей в элиту общества? Но это и многое другое я делаю не ради себя! Повторюсь. У тебя не получилось стать одиноким философом. Отец все решил за тебя. У тебя семья, и не самая маленькая. И как глава своей семьи, ты отвечаешь за всех своих родных…Подумай над моими следующими словами: «Почему тебя в детстве так часто кусали собаки? Ты их боялся? Или ты заставлял их бояться? А ты не пробовал приласкать их?».
Собаки меня кусали. Это правда. Первый раз это было, когда я зашел в не свой двор в обнимку с другом. Это не понравилось его собаке. Второй раз меня укусила за руку наша громадная домашняя собака, когда я хотел посадить ее на привязь. Этого ей совсем не хотелось. Скорее всего, определяющим моментом для собак был мой маленький рост. Такого ничего не стоит укусить. Собаки чувствовали мою внутреннюю ущербность из-за моего, может, единственного, но такого явного физического недостатка. А еще собаки мне почему-то встречались злые. Как-то не хотелось особо приласкать их. У меня в голове промелькнул очередной эпизод из детства, связанный с одной из собак, которым я не понравился.
«В тот памятный день отец забрал меня к пчеловодам совхоза, накануне лета перебравшихся выше, в горы. Там, как известно, весна наступает позже, чем на равнине, цветы на деревьях и растениях расцветают в свой черед, обеспечивая продолжение работы конвейера по производству целебного продукта. Это были благодатные дни. Отец еще не работал в министерстве, поэтому мог уделять время и себе, и мне, своему единственному сыну, когда ему давали отпуск. Часть его он и я проводили в родных местах, навещая своих многочисленных родственников.
К ульям я от греха подальше не приближался. Отдав должное блюду «сотовый мед со свежими огурцами», я решил искупаться в маленьком горном озере. Нас сопровождал звеньевой пчеловодов, дядя отца. Рядом с ним шла немецкая овчарка – довольно-таки большая редкость по тем временам (50-ые годы ХХ века), для наших мест. Отец разделся, постоял на свежем горном ветерку, на его белом большом теле выделялись коричневые сатиновые трусы и почти такого же цвета загар на лице, шее и руках – плюсы, так скажем, работы преимущественно на открытом пространстве. Фонтан брызг, и отец принялся ожесточенно грести; наверное, холодная горная вода не позволяла расслабиться. «Ну, давай же!», крикнул он мне.
