– Привет, сосед! – тут же на экране с планетой развернулось новое окно, и показалось лицо Майкла. Смуглый парень с другого конца света, единственный из всех, кто до сих пор умел улыбаться. Привычка сильнее депрессии, что ли? – Чё как?
– Не плохо. Сходил прогулялся, в Большой Театр заглянул.
– О, круто. У нас тоже много больших театров. А как ваш называется? А за кулисы лазил?
Я не понял, шутил ли он, но на первый вопрос решил не отвечать.
– Нет, что мне за кулисами делать? Я же не актёр какой, да и на балерину не очень-то смахиваю.
– Зря, очень зря. Я бы полазил. Знаешь, как у нас в Голливуде.
– Да, я помню. В первый же день…
– В первый же день туда отправился, и знаешь, что?
– Знаю, ты в восторге.
– Вот именно, старик, я в восторге. Они там столько всего наснимали, что куда не наступишь, по-любому это место в фильме было. И это круто, старина, серьёзно, невероятное впечатление. Помнишь тот фильм, где они сначала поцеловались, а потом забыли об этом? Ну вот я на той скамейке посидел, представляешь?
Майкл говорил так быстро, что не будь нейросети, я бы ни слова не понял. Да и так не особо успевал за потоком его мыслей.
– Видимо, это была лучшая скамейка в твоей жизни?
– Ну, вроде того. Но вид там уже совсем не тот. Знаешь, когда видишь чёрный океан и высохшие деревья, сложно поверить, будто это то же, что и в фильме.
– Наверное потому я старые фильмы и не люблю.
– Да-да, я эти слова через раз слышу. Ты, кстати, нашёл ту пластинку? Магомаева, кажется.
– Как раз сегодня в одной антикварной лавке отрыл.
– А вот это я никак не понимаю. Зачем тебе это старьё? В фонде культуры есть всё и притом в отличном качестве, а ты бегаешь и ищешь то, чему на свалке уже лет двести, как быть пора.
– Ну ты же искал скамейку из фильма… Какого? Сорок третьего года?
– Две тысячи сорок второго.
– Тем более.
– Ладно, уел. Твоя взяла. В любом случае это лучше, чем уйти в себя и окончательно спятить. Ты ведь не собираешься?.. – Майкл быстро погрустнел, отвёл взгляд от камеры, а речь его растеряла прыть, став тяжеловесной и неповоротливой.
Он хотел об этом поговорить, но не знал, как начать. Вчера одиннадцатый сторож, Самир, не вышел на связь. Он уже две недели слышал, как зовёт его отец и младший брат, а во время последнего звонка и вовсе разговаривал больше с ними, чем со мной. Было ясно, что надолго его не хватит, но оттого не менее оглушительным стало молчание на следующий день. Я послал дрон и нашёл тело Самира перед входом в его капсулу.
