Четыре времени жизни | страница 47



Вывод: концентрация ни к чёрту, мне надо в отпуск. Настоящий отпуск, а не смену умственного труда физическим, как происходит уже восемь лет.

* * *

Меня сейчас проклянут все автомобилисты, но я хочу, чтобы шёл снег. Густой такой снегопад. Чтобы валил несколько дней. Чтобы закрыл всю грязь, убрал торопливость. Чтобы можно было гулять с работы и ловить языком снежинки. Чтобы, зайдя в подъезд, нужно было десять минут отряхивать капюшон пуховика, бить перчатками по плечам, топать ногами по входному коврику. Вот так хочу…

* * *

Сегодня отец снился всю ночь. Нам надо было на опознание дядьки, и мы сначала, что та Герда, шли пешком через снежные горы, внизу у которых были прозрачные озёра с неестественно голубым льдом, и в одном из них плавал огромный синий кит – сам с озеро величиной. В снежном небе медленно, как в воде, двигалась огромная медуза и плавными движениями уходила куда-то ввысь. Потом я помню, как сижу рядом с отцом, голова на его плече, он накрыл мою ладонь своею, а я сверху – опять своей. И так спокойно, как будто не было ничего, и от всего батя защитит, и не будет пустоты и страха.

Потом почему-то уже в цехе аэропорта. И я звоню ему, что надо же ехать на опознание, чтобы он выходил с работы. Мол, я же в такси. А он говорит что-то важное, но бессвязное, и в конце разговора на одной из пауз пропадает в трубке совсем. И я только кричу в старую нокию с резиновыми кнопками – папа! папаа! ПАПА!!

Всё будет хорошо, сказал он мне по телефону в реальной жизни в ночь перед тем, как его увезли с тяжелейшим перитонитом в онкологию, где спустя два дня он умер. А ничего не хорошо. Без него – ничего не хорошо.

* * *

На днях пыталась прикоснуться к культурному слою и позырила «Нимфоманку» Ларса фон Триера. Не досмотрела – невыносимо скучная ебля. Очередная попытка войти в круг понимающих высокое искусство провалена.

* * *

Рабочее окно располагается на уровне земли, и я имею счастье наблюдать там людей, которые бегут мимо. Некоторых уже даже узнаю.

Примерно в одно и то же время (около четырёх) идёт бабулечка. Возможно, она вовсе не бабулечка, а просто пенсионерка, как моя мама. Её так же, как и маму, высушило время и согнули проблемы и болезни. Но она потихоньку шоркает своими сапожками мимо окна, опирается на палочку. На ней пепельного цвета пуховичок, и она никогда не поворачивает голову к окну – слишком сосредоточена на дороге. Старикам много не нужно, чтобы оступиться (не дай бог, пусть ходит крепенькими ногами). У меня каждый раз сжимается сердце, так она напоминает мне о маме. Не маму, а именно о маме. Какой слабой она была в последние два года, как она плакала от бессилия, какими бездонными стали её глаза. И каждый раз я ужасно рада видеть эту бабулечку, пусть она живёт подольше.