Посмотрела на меч. Он еще светился, посверкивал тонкими змейками молний, руны текли, передавая владельцу тайное послание. Или заклинание?..
– Знаешь, что здесь написано? – хотела улыбнуться новоиспеченному монарху; кривовато вышло. – Что взять его сможет только истинный король. Не хочешь попробовать?
Сэр Кай невольно сжал в кулак ладонь, еще не зажившую толком после ожога.
– Испытание завершено, и подтверждение моего права законом не требуется.
Выкрутился!
– Как пожелаешь. Твое величество, – пожала я плечами. Потом подняла клинок обеими руками, держа звездой вниз, и с силой вонзила в ближайший валун. Честно говоря, рассчитывала, что он расколется, погнется, – сломается, короче. Но меч вошел в каменную плоть как в масло.
Не доводилось видеть, как плавится и течет гранит, охваченный колдовским пламенем? Вот и мне не доводилось. Я вообще не знала, что гранит плавится. Крошится, трескается – да, но плавится?.. Он принял в себя клинок на половину длины того и снова затвердел.
Толпа ахнула.
Я полюбовалась деянием рук своих. Хотя поразилась ничуть не меньше остальных, сделала вид, что так оно всё и задумывалось. Пусть лучше тут красуется, чем исчезнет в королевских оружейных кладовках. Улыбнулась. Зловеще.
– Однажды к сему камню придет рыцарь с чистым сердцем и душой, с чистыми помыслами и королевской кровью в жилах, и меч покорится ему. А ты берегись!
Скрестив руки на груди, сэр король смотрел, как стража уводит меня. Величественный, прекрасный. Благородный…
Тюремная камера, в которую меня определили, являла собой зрелище точь-в-точь из рыцарских романов – каменная коморка, холодная, гулкая, с пучком сена на сыром полу. Вверху, под потолком зарешеченное окошко с тусклым светом хмурого утра. Пасмурного, дождливого утра новой эры государства.
Я не чувствую рук. Не только от холода. Они так туго связаны за спиной, что пальцем шевельнуть невозможно, не то что мобилизовать колдовскую силу. Рыцарь не забыл о моей магии, и постарался защититься от мести. Ну-ну!
Он явился примерно через час после определения преступницы в каземат. Уже не в рубище, но в расшитом бархатном костюме, плаще с меховой оторочкой, сапогах тонкой кожи. Без короны, правда, но с узелком, в котором оказалась Юнкина курица в дорогу и бутыль вина.
Сел рядом со мной на вонючее сено. Не побрезговал!
– Прости.
Снял плащ, укрыл меня.
– Убирайся!
Дернула плечом, сбрасывая с себя парчу и мех.
– Руки развяжи!
И узришь моё прощение в действии. Правда, недолго.
