– Люди? – переспросил Вестник, и коротко, лающе рассмеялся. – Когда денежные мешки и их прихвостни рвали истекающую кровью Землю на части, люди ужаснулись и провозгласили первое внеземное государство. Трижды семь лет они строили его – самый большой корабль в истории человечества – а когда выстроили, Земля сразу же попыталась прибрать его к рукам! Наших предков спасло лишь бегство – поколения умерли в пустоте, пока не был найден пригодный для жизни мир; поколения умерли, адаптируя его – но те, кто выжил, построили здесь справедливое общество. Мир без войн. Мир без денег. Так что это мы – люди. А кто такие вы?..
– Земляне, – улыбнулся Руди. – Тоже люди. Ничуть не хуже.
– Боюсь, одно исключает другое, – равиец скрестил запястья в прощальном жесте. – До Башни идти десять минут – этого времени вам хватит, чтобы определиться, кто вы. Люди откроют для нас корабль; земляне продолжат бессмысленное сопротивление…
– Продолжат-продолжат, не сомневайся! – сказала Джесс, поглаживая молниемёт. Вестника это, похоже, позабавило.
– Когда мы вскроем корпус, – продолжил он, – я не смогу удержать людей в узде. Один из землян может не выжить, а другой… – он смерил девушку бесстыдным взглядом. – Другой может сильно пострадать: женщин у нас проверяют мужчины, – с этими словами равиец развернулся и пошёл прочь.
– Постой! – голос юноши дрогнул, но взгляд был твёрд. – Вот тебе встречное предложение. Вы зовёте себя настоящими людьми – так докажите это. Проявите добрую волю: выдайте нам нашего капитана. Давайте договариваться как равные, а не как осаждающие и осаждённые!
Вестник даже не замедлил шаг.
– Лишь равиец достоин зваться Равным – а ты только что отказался стать им, – долетели до Руди его слова. – Через десять минут мы начнём приступ.
– Тогда я запущу двигатель.
Гость обернулся – и тонкие губы изогнулись в презрительной усмешке:
– Знаешь, я думаю, у тебя кишка тонка.
***
Нетронутый Мозаикой трос всё ещё связывал корабль и Павла. Стимуляторы, болеутоляющие и питательные вещества по-прежнему могли бы поступать вниз, но системы скафандра, отвечавшие за их введение человеку, были необратимо замещены. Впрочем, непохоже было, что конец близок: даже наполовину обернувшийся статуей, человек жил, чувствовал.
Кричал.
Необязательно было слышать этот крик – достаточно было видеть на одном из экранов. Мозаичное лицо кривилось от боли; рот был распахнут так широко, что горло, частично замещённое, казалось тоннелем, уводящим вглубь тела. Зубы, отчего-то нетронутые, белели в переливающихся металлически дёснах. Ну а глаза… в глаза было лучше не смотреть.
