***
Резкий вдох. Кровь вспенилась, забурлила в голове, Арт открыл глаза и в порыве шумно выдохнул. Что-то странное было в этой ночи. Перед ним все еще стояли Ее глаза, – последствие слишком быстрого погружения в глубокий сон. Глаза сверкали, манили, были большими опалами, в которых прятались звезды. Уже отгоревшие свое время и уступившие места размытым очертаниям солнца за тучами.
Ночь прошла. За ночь на улице потеплело, и утро началось с моросящего дождя. Зима устала быть единогласной правительницей города и пустила на несколько дней сюда осень. А, может, всего лишь на один день. В любом случае, в тот день сугробы из замерзшей воды плавились под водой, по дорогам текла грязь, верхние этажи домов отобрал туман, и, в целом, погода была просто восхитительной. К середине дня в радиоприемнике диктор победно огласил, что к вечеру ожидается похолодание, серые фигуры людей выдохнули и передумали доставать более холодную одежду из недр шкафов.
Он просто лежал. Лежал не шевелясь. Думал, что любое даже малейшее движение принесёт мгновенную боль. И смерть. Старательно стараясь избегать длинных фраз, он думал. Обо всем, что было вокруг него. О далёкой птице дронга думалось проще, ее образ был размыт и поэтому интересен. Была она, помнится, чёрной. А там кто ее знает. Он признался сам себе, что размышления о мире не шли. Это было очередной его выдуманной ловушкой, он пытался избегать одной темы и не оставаться с ней наедине. Клекот листьев за окном под мокрым снегом вмешался в комнату, как краска в краску, вытесняя четырехстенное понятие и оставляя за собой право продлить парк прямо сюда. Единственное, что мешало ему безоговорочно внести деревья, аллеи и сонные беседки, так это запах клецок с кухни. Он обворожил здесь почти все углы, но особенно хорошо смотрелся рядом со старым большим деревянным
платяным шкафом. Создавалось ощущение приятного воспоминания из прошлого. В окно постучали. Арт повернул голову. Там висело ожидание. Ожидал дождь, того, что его впустят в эту комнату и дадут с упоением захлестнуть все плоскости, вымыть пыль из всего и всех. Ожидала мысль, дребезжащая рядом с холодными струями, хоть ее зов был далёким, еле пробивающимся сквозь стекло. Почти жизнь построена на ожидании, что кто-то кого-то впустит. Скорее не важно, куда, главнее обстоятельное сожительство, к которому стремятся. Или это не так? Вот он, извечный спор, одиночка ли человек по натуре или нет. Этот вопрос вызывал неизлечимое желание побыть в себе, из собственного нутра доказательства вынуть,
