Не могла Баяна теперь сказки рассказывать, не могла и из деревни уйти. И никто не мог. Потому как поднялась неожиданно такая сильная метель, что люди от домов на шаг отойти не могли: снежные вихри поднимались в воздух, запорашивали избы и дороги. Обмолвилась сказительница, что стоит клубку к ней вернуться, как и вьюга стихнет, но никто не знал, куда же пряжа делась, а с каждым днем все сильнее и сильнее завывал ветер и сыпал снег.
Вскоре метель замела все дома в деревне почти до самых крыш. Мало кто уже надеялся, что скоро отыщется этот серебряный клубок и вьюга закончится.
Жена Ефима, Злата, прознала, что муж ее себе волшебную пряжу забрал, и стала его уговаривать вернуть пропажу.
– Люди на улицу выйти не могут! – твердила она. – Скоро вся деревня под снегом окажется, и останемся мы тут, как медведи в берлогах, до самой весны сидеть!
Но Ефим отнекивался, прижимал клубок к груди и не хотел возвращать его сказительнице. Понравилось ему дивные видения смотреть, да и зол он все еще был на Баяну, что она людские сердца пленила своими небылицами, которые ей волшебная пряжа показывала. А он учился играть на свирели долгие годы, но все равно его мастерство соседям нравилось меньше, чем эти сказки.
Завладело дудочником чувство стыда. Не знал он, как поступить ему следовало: как велела совесть или же как хотелось самому. И в тяжелых раздумьях достал Ефим свою свирель, бросил клубок на колени и стал играть грустную мелодию, которая у него царила в душе. Серебряная пряжа из лунных нитей показывала дудочнику чарующие картины со сказочными героями и необыкновенными местами, рожденными из чужих снов, а Ефим вплетал их в свою музыку, создавая ни на что не похожую мелодию. Даже жена его Злата тихо села на лавку возле мужа и, руки сложив, только и могла, что слушать песню свирели, затаив дыхание.
И только резкий стук в дверь прервал это волшебство.
На пороге стояла Баяна, закутанная в белый тулуп и пуховый платок. Зашла она в дом без стеснения и встала перед дудочником, как живое воплощение его совести.
Ефим стыдливо глаза потупил: на коленях его лежал серебряный клубок, который он у сказительницы забрал без спросу, а ни единого слова из себя не мог музыкант выдавить, даже прощения попросить не осмелился. Боялся, что Баяна гневаться будет сильно.
Вот только сказительница рассмеялась легко и искренне, будто совсем и не сердилась она на Ефима.
– Услышала я твою мелодию, дудочник, за три дома, – заговорила она. – И ушам собственным не поверила. Никогда ничего прекраснее в своей долгой жизни я не слыхала. Видно, много лет ты свое мастерство осваивал, годы потратил, чтобы так играть хорошо, а я и не думала, что в этой деревне такой искусник есть.
