– Зачем? Что изменится? Лиз помогает тебе по дому большую часть дня, а ночи проводит со мной. Что даст венчание?
– Тебе – добрую жену, а Элизабет – право ходить с гордо поднятой головой и больше не слышать пересуды за своей спиной, – убежденно ответила Барбара.
Вилл пренебрежительно махнул рукой.
– У нее достаточно силы духа, чтобы не слушать, что о нас с ней сплетничают.
– Может быть, эти сплетни еще и радость ей доставляют? – в сердцах спросила Барбара.
Вилл сердито отшвырнул полотенце, и от его благодушного настроения не осталось и следа.
– Матушка, чего ты от меня добиваешься? – спросил он, гневно стиснув зубы.
– Чтобы ты прозрел, упрямец! Ты любишь ее. Признай это и сделай Элизабет своей законной женой.
Вилл выпрямился, высоко поднял голову и напряженно замер, глядя мимо матери.
– Нет, – очень жестко сказал он. – Да, она мне нравится, и кроме Элизабет мне не нужны другие, но я не люблю ее.
Барбара посмотрела на него с отчаянием.
– Тогда отпусти ее, – вдруг предложила она. – Пусть Элизабет выйдет замуж, станет честной женщиной, обзаведется семьей.
Вилл с нескрываемым гневом сверкнул глазами.
– Нет. Элизабет – моя, и я никому не отдам ее. Я убью любого, кто посмеет посягнуть на нее!
– И так нет, и этак нет, – покачала головой Барбара. – Вилл, ты сам понимаешь, чего хочешь?
– Да, матушка, я прекрасно себя понимаю.
– А я в этом далеко не уверена! – бросила Барбара, всерьез рассердившись на сына.
Вилл глубоко вздохнул, поймал ее руки и поочередно поцеловал ладони.
– Матушка, у меня есть долг. Перед покойным отцом, перед братом, – спокойно, но очень твердо сказал он. – Пока я не исполню принятые перед ними обязательства, я не имею права связывать себя семьей, тем более забивать себе голову романтической чепухой вроде любви, о которой вы, женщины, готовы болтать с утра до ночи. Поэтому я не женюсь на Элизабет, не люблю ее так, как ты понимаешь любовь, но и не расстанусь с ней. Это все, что я могу тебе объяснить.
Глядя в его ясные глаза, Барбара еле слышно вздохнула. Бесполезно. Гранит, который ничем не пробить!
А Элизабет, вернувшись домой, сияла таким счастьем, что даже Томас не решился досаждать дочери обычными упреками. Занимаясь домашними делами, она весь день улыбалась так, словно ей была доверена тайна, сокрытая от других. Элизабет еще не знала, что тайна действительно существует, и отныне она стала ее хранительницей, сама о том не подозревая.
