Разговоры о смерти меня настораживали. Особенно сейчас, когда я понимала, что внутри моего Ламберта заточена сама смерть.
– Почему вы это говорите? – спросила я.
– Потому что, моя милая, речь в моем рассказе пойдет о том, кто превыше всего в своей жизни страшился смерти, а потому желал больше всего оставить свой след в истории мира. Но я надеюсь, что о нем не будет написано ни страницы в учебнике истории… впрочем, учитывая нынешнее положение вещей, я могу и ошибаться.
Гея сделала паузу, чтобы уделить внимание своему питомцу и погладить Мари.
– Ван Альго де Кристеллер. Мой внук. Я родила сына, человека-волшебника. Мой муж был магом, и дар перешел к ребенку. Мой сын, когда подрос, влюбился в демонессу. Это был первый в истории случай такой любви… незаконной любви… но препятствовать их союзу мы не могли. Мой сын так любил ее… и они воссоединились. Это была прекрасная история любви, но сейчас не время говорить о ней. В моей истории пойдет речь о том, что случилось в результате… у демонессы и волшебника родились дети. Полкуровки. Первые полудемоны. Пандемония де ла Сия и Ван Альго де Кристеллер.
Отныне все встало на свои места. Я представила в голове короткую предысторию появления полудемонов на свет.
Но я не задумывалась о том, что Пандемония и Кристеллер – первые из всех существующих полудемонов. Значит, я, действительно, только третья.
– Никто не знал тогда, что из них получится. Но, как видите, получилось… и очень даже многое.
Один стал Президентом Лос-Мариса, а второй – Темным Алхимиком и Отцом Катаклизма.
– Их мать пришла из мира демонов, и она часто брала детей с собой, чтобы они там играли. Пандемония и Кристеллер всегда играли вместе, веселились, ссорились и ругались. Но они оставались детьми, моими внучатами, которых я любила превыше всего в жизни. Я долгими вечерами беседовала с ними, и они рассказывали мне о своих желаниях и страхах. Пандемония всегда хотела увидеть мир. Ей хотелось путешествовать и узнавать много нового. Больше всего она боялась клетки, запретов и заточения. Она боялась быть запертой в комнате, из которой ей не разрешат выбраться.
– А чего хотел и боялся Кристеллер? – спросила я.
– Однажды мой родной внук погладил меня по этой дряблой щеке и спросил: «Бабушка, ты умрешь?». Я ответила ему правду. И он сказал: «Я боюсь этого. Я не хочу, чтобы в один день меня не стало. Я боюсь темноты и забвения». Вот как он выразился… Тогда я ответила ему: «Там не будет темноты. Там будет свет, которым озарят нас светлые духи, и мы все встретимся. Мы все будем вместе». Понимаете, чтобы избавить этого мальчика от страха смерти мне пришлось прибегнуть к религии. Я находила это действенным средством. Конечно, одни только гомункулы знают, что ждет нас на том свете, да и все молчат…
