У Фили были диковинные наручные часы с огромным циферблатом и множеством стрелок – предмет чёрной зависти оставшихся в хуторе по броне мужчин: механизаторов, членов местного отряда самообороны и т.п. Кроме того, в потайном кармане пиджака он носил ещё одну невиданную штуковину: чернильную ручку – «самописку».
К Фекле он относился с особым трепетом – всячески оберегал её от тяжёлого домашнего труда, искренне заверял, что после войны регулярно будет присылать ей из Италии посылки, пригласит к себе в гости, оплатив проезд, свозит её на Средиземное море, и вообще – никогда не забудет…
И вот, летом 1945г., вскоре после капитуляции Германии, Филе сообщили, что он должен собираться в дорогу – пешком в х. Рябовский для последующей отправки в родную Италию.
Он, только начинающий жить потомок древних римлян, и она, – преклонных лет донская казачка Фекла, спасшая его от верной смерти, – обнялись на прощание, у обоих в глазах стояли слезы…
Возле колхозной конторы Филя, держа в руках узелок с нехитрым пропитанием, который ему собрала Фекла, тепло распрощался с немногочисленными провожающими и, крикнув напоследок: «До свиданььа!.. я – домой!.. Чао!..», – под конвоем члена местного отряда самообороны Артема, вооруженного автоматом «ППШ», – постоянно оборачиваясь, с нескрываемым оптимизмом двинулся в путь.
– Давай, Филя, приезжай к нам в Гремячий!.. – кричали ему во след колхозники.
– Обьязательна!.. – раздалось в ответ…
… Часа через два конвоир Артём вернулся в хутор один. Лицо его было сумрачным; на запястье левой руки – филины часы с огромным циферблатом и множеством стрелок, в нагрудном кармане пиджака одиноко торчала ручка – самописка…
На недоумевающие вопросы гремяченцев новый владелец заморских часов пояснил, что он лично застрелил итальянца Филю в овраге за хутором – «при попытке к бегству»… его труп уже повезли в Рябовку.
– Тоже невеселая история… пустили в расход итальяшку… а я, вот, здесь – живой… хотя, черт его знает, – пусть первые не лезут!.. – сказал задумчиво как бы сам себе Семен.
– Не надо было бежать, – гляди, тоже живой остался бы… в таких случаях, сам знаешь, никто сюсюкаться не будет! – ответил агроном тоном, будто держал речь на партсобрании.
Михальчук усмехнулся, как учитель математики смотрит на старшеклассника, который забыл таблицу умножения.
– Петрович, ну ты же вроде как умный и грамотный человек, с высшим образованием, – а такое говоришь, как дитё, – ей, богу!.. ну, ты сам посуди: какой резон ему был куда-то бежать, – если его и так домой отправляли?!.. И куда бы он побежал, – пленный?.. Я сам, как ты знаешь, был в плену в Германии, – куда ты и как побежишь?.. Если бы эта его Италия… – Семен начертил палкой Европу, словно горбатую дряхлую старуху, склонившуюся своим носом к Гибралтару, вывел Каспийское и Черное моря, а также как мог, процарапал Дон и Волгу. – Если бы его Италия была на том берегу Дона, – Семен ткнул палкой туда, где могла быть в этом случае Италия, – был бы какой-то смысл. Да и через Европу – глупая затея, – там войсками нашими все напичкано было. Куда? – через Кавказский хребет и дальше через Турцию?.. он тебе что, – Суворов, – снежные хребты преодолевать?.. Не смеши, Петрович…
