Чего мне не хочется. Мне вообще расставаться с ним не хочется.
Рамон смотрит мне в глаза, и в них я ловлю отражение собственных чувств. Но еще глубокую уверенность в том, что мы делаем все правильно. А вот на мои глаза наворачиваются слезы.
– До скорой встречи, nena, – говорит он ласково. – Это всего на пару дней. Я освобожу Мишель и вернусь к тебе. И больше мы никогда не расстанемся. Веришь мне?
Не в силах справиться с эмоциями, я просто быстро киваю и прижимаюсь губами к его губам.
Непоследний поцелуй.
Сейчас моей волчице хочется завыть: она тоже не желает отпускать свою истинную пару. Но так надо.
Я отталкиваюсь от Рамона и иду прочь из кабинета за Сиенной после ее слов:
– Пойдем. Я все тебе покажу.
Рамон
С домом, который когда-то действительно был моим домом, я больше не чувствую связи. Это теперь дом и стая Микаэля, не мои. Но каждый раз, когда я оказываюсь здесь, глубоко в груди, там, где сердце, ноет от ностальгии по тому, что невозможно вернуть. События, чувства, вервольфов. Поэтому я не стремлюсь оставаться здесь дольше, чем необходимо. В этом наши мнения с братом сходятся: Мик тоже не уговаривает меня задержаться.
Стоит покинуть кабинет – после ухода Сиенны и Венеры мне там делать нечего, как я наталкиваюсь в коридоре на мать. С ней я расстался так же, как и со всеми. Плохо. Но если мать здесь, значит, передумала выбрасывать меня из сердца.
– Ты вернулся? – спрашивает она.
– Нет, – качаю головой, – это временное убежище для Венеры и ребенка.
– Венера, – мама повторяет имя, будто пробуя его, привыкая. – Она особенная девушка, если ради нее ты изменил своим принципам волка-одиночки.
– Особенная. Она моя пара.
Мать приподнимает бровь.
– Как Сиенна?
– Нет. Как ты для отца.
По ее лицу проходит судорога. Может, зря я его упомянул, после смерти отца всё изменилось. Всё и все. В особенности, мама, у которой будто разом забрали радость и счастье. Любовь. Я тоже любил отца, но мать не понимал. Ровно до того момента, как заметил летящую в Венеру пулю.
Теперь я совершенно точно ее понимаю. Потерять пару – равно потерять собственную жизнь. Навеки увязнуть во тьме и одиночестве.
– О каких принципах речь? – уточняю я. – Я вернулся в отчий дом, где меня считают предателем.
Мама тяжело вздыхает и смотрит на меня так, как это умеют делать только родители. Как на несмышленых волчат. Только она упустила момент, когда я был несмышленым и вообще волчонком.
– Я не считаю тебя предателем, Рамон. Никогда не считала. Я просто хотела, чтобы ты был с семьей, а не гонялся за убийцами.
