За себя я не боялась, а вот за малышку и ее безбашенного отца – вполне. Вот после всего того, что я ему наговорила, мне вообще плевать должно быть! Это в идеале, а в реальности…
– Они же стреляли в меня, – добавила неуверенно.
Рамон выругался на местном языке, некоторые слова я даже узнала. Например, там было про то, что он поймает снайпера, и больше у него не будет детей. А потом выхватил из кармана брюк телефон и позвонил Хавьеру. Не нужно быть гением, чтобы понять, как сильно он хочет поймать мерзавца, но сегодня, сейчас, он выбрал меня и дочь.
Пока он давал указания, я взглянула на его спину: рубашка пропиталась кровью, и меня замутило только от одного вида, но я не рискнула ее поднимать. Я не врач, в конце концов.
От собственного открытия было страшно. Одно дело разбираться с Рамоном, другое – опасаться за жизнь дочери. Которая сегодня оказалась на волоске.
Если бы не он, пуля досталась бы мне.
Если бы не он, в меня бы вообще никто не стрелял.
Такая двойственность.
– Nena, – он привлек меня к себе и зашептал на ухо, – мы здесь в безопасности. Через пару минут нас заберет патруль и доставит в особняк.
– А снайпер? – тихо уточнила, пытаясь не клацать зубами от внутренней дрожи.
– Скрылся, – голосом Рамона можно лед крошить, но я его понимаю.
Вервольфы действительно забирают нас через считаные минуты. Один из них остается с Марианной, дождаться ее дочери, остальные сопровождают нас, на этот раз в закрытой машине. Ни о каком спокойствии и речи нет, я все равно нервничаю, но больше всего волнуюсь по поводу Рамона. Потому что до медицинского кабинета он самостоятельно не доходит, здоровяку Хавьеру приходится его поддерживать. В операции я, конечно же, не участвую, но меня, по крайней мере, не запирают в спальне, оставляют в смежном кабинете. И даже пускают к нему, когда все заканчивается.
Только оказавшись возле постели Рамона, глядя на него спящего, меня отпускает. Я тихо плачу, выплескивая эмоции.
– Венера, с ним все будет хорошо, – говорит Франческа, – идемте со мной.
– Можно я останусь?
С места не сдвинусь! И доктор, кажется, это понимает.
– Хорошо.
Она уходит, а я сижу возле постели до тех пор, пока не заканчивается действие анестезии, и Рамон не приходит в себя. Достаточно быстро, потому что организм вервольфа выводит все за минуты. Что плохо, потому что боль к нему, наверняка, возвращается.
Наши взгляды встречаются, но лишь на миг. После верховный смотрит в потолок и говорит:
