– Бури и киты, они всегда приходят не вовремя.
Уриен XVI идет в тронную залу, и тень, холодная тень, безликая тень вырастает за его спиной. Сквозь окна дворца видно город. Моринсхолм неспокоен: улицы забиты ранеными и пророками конца света. Эпидемия холеры скоро выкосит бедноту, страх – богачей, голод – всех подряд.
– Директор, дочь твоя готова, но бароны сомневаются, что кочевники последуют дипломатическому протоколу.
Старик, седой, но красивый, пишет что-то на свитке. Конечно. После казни супруги он почти не выходит. Заперся в тронной и молча ненавидит Совет министров, хотя сам отдал им власть.
– Да погоди!Я тут посвятил твоей матери… Придумай рифму к слову "судеб"? Не соображу.
Уриен XVI помнит, как его мать ненавидела Директора, и чувствует себя неловко. Отец прощал потоки злобы, а вот грешница святого простить не смогла.
– Хлеб.
– Хлеб? Какой, к черту, "хлеб"? Ты еще "муку" предложи! Это поэзия, а не пекарня. "Хлеб"!
Директор качает головой, и багровый закат орошает правителя кровью.
– Отец! Не лучше меня отправить для переговоров?
– А, ты меня сбиваешь, дурак! Твоя сестра добра и милосердна, а ты… Боги, ты похож на деда. Ты только раздуешь угли, когда костра вовсе не нужно. Хватит смертей, я уже не могу их видеть. Хватит!
–>
Мы вступим в храм, из зданий он целее: алтарь молчит, грустят богов кресты. Сгорело все: и город, и земля, а боги целы – Ха! Простите смех Башке, Башке не много надо. Да у него и нету ничего.
Садитесь на скамейки, крепкие они. Услышьте ветер, волны, что утес качают. Шум города, который пропадает, и голоса глубин, которые крепчают день ото дня.
Здесь кончится, завоеватели мои, рассказ. Здесь. Помнит хорошо Башка те дни. Осаду, вопли, запах пустоты, ракеты. Как хоронил он дочь свою – в душе, в себе. Как хоронил историю, детей, народ – как все закапывал в вскипающем рассвете.
<–
В церкви светло, точно на небесах. Военные, чиновники, торговцы, священники – они пришли несколько часов назад, а останутся там и через годы. Пустые безликие фигуры, ждущие конца.
Уриен XVI и двое мужчин поднимают гроб сестры. Они несут его через зал, ставят сбоку от алтаря. На лицах печать горя и скорой гибели; в сердцах холод. Но сестра Уриена красивая – самая красивая в церкви. Очаровательная юность, изнасилованная судьбой.
– Боги – мои поводыри, – читает нараспев святой отец, и силовой купол содрогается от очередного ракетного удара, – о… они уведут меня за грань. Они уведут меня к лугам Ниирлуна и к водам тихим, как рассвет. Они упокоят мои метания, они охладят мою ярость. Если заблужусь я во тьме и пройду долиною падших, они воздымут меня. Они осветят мою дорогу и приведут назад, пред очи свои.
