– Может, и услышала.
Он задумался.
– Да ничего не говорят. Сказал я как-то, что нанял в подмастерья девицу, они и успокоились.
– А имя вы какое выдумали для вашей «девицы»?
Збышек густо покраснел и заерзал.
– Надзея.
Шляхтяночка беззвучно пошевелила губами, будто повторяла имя.
– Почему именно такое?
Он помолчал и снова поерзал.
– Ладно звучит, вельможная панна.
На этот раз помолчала шляхтянка.
– Над-зе-я. Пожалуй, и впрямь ладно. Пан Збышек?
– Да, вельможная панна?
– Называйте меня теперь Надзеей. Притомилась я без имени жить.
* * *
Когда все пошло прахом, за слюдяным окном стояла ветреная зимняя ночь. Облака неслись по небу, то открывая, то скрадывая в своих клоках луну, и следом то озарялась, то скрывалась в полумраке спящая Надзея.
Збышек ею любовался. Ему хотелось зарыться лицом в серебристо-голубые волосы, щекой их почувствовать, скулами, обернуть вокруг руки. Но разве мог он? Чтобы пекарь да коснулся шляхтянки? Збышек и в горнице-то не лег бы. Пускай ударили морозы, и сени обрастали по утрам льдистой шерсткой инея – он считал, что незамужним мужчине и женщине в одних стенах спать не гоже. Надзея думала иначе:
– Хозяин дома, пан, в доме почивать должен, а не у черта на куличиках.
Вот Збышек и любовался Надзеей с соседней лавки, пока в дверь не забарабанили.
Гостями оказались дружинники. Вместо приветствия усатый сотник достал из-за пазухи свиток, запаянный красным сургучом, и протянул Збышеку.
– Велено вам передать, пан, и отвести.
– Куда отвести? – удивился Збышек.
– В письме все сказано.
– Панове, так ведь грамоте я не обучен.
К растерянному Збышеку приблизилась Надзея, которая, разбуженная голосами, тоже вышла в сени. Она надломила сургуч, развернула свиток и зачитала вслух:
– «Благословенный Богом благодетель и правитель Озерных Ялин, Вацлав Вишневецкий, князь земель от Закряжья до лесов Старой Волотвы и от Березового Рога до Запалицы, кланяется мастеру-пекарю Збышеку из Мутных Холмов и ждёт его у себя в замке, как только быстро это возможно, в зале для забав».
– Кланяется? – переспросил Збышек озадаченно.
Надзея перечитала свиток и кивнула.
* * *
Князь Вацлав вступил в те лета, когда язык бы не повернулся назвать его молодым, а пожилым – было бы себе дороже. Тем удивительнее, что высокий и могучий воин, каким видели Вацлава ещё на празднике урожая, предстал у столика для шахмат немощным бродягой. Кожа его пошла пятнами, будто заражённая пшеница, серо-стальные глаза помутнели, а волосы утратили тот цвет дубовой коры, который знали все в Ялинах. Двигался он медленно и тяжело, а звучал – точно медный горн, забитый речными голышами:
