Збышек, который увяз в толпе, как в сугробе, толкался локтями ещё яростнее, ещё сильнее – хотя и не знал, что сделает, выберись он к помосту.
– Прежде я бы помиловал тебя, ведьма, – продолжал Вацлав бессильным голосом. – Объясни ты все. Но клеветой на мою дочь…
– Скажи, князь, не чуял ты последние недели слабости в членах? Не бросало тебя в пот? Не мутилось ли сознание?
Вацлав оцепенел. Рука его поднялась ко лбу и отёрла пот.
– Твои это чары, ведьма? Ну так и пойдут с тобой в могилу!
Надзея грустно улыбнулась.
– Увы, мой князь. Это не чары. Ты ощутил яд, которым дочь твоя поит тебя, едва узнала о молодой невесте.
В толпе ахнули. Збышек наконец пробился к самому помосту, но стражник упер ему в грудь лезвие алебарды.
– Ложь! – хрипло крикнул Вацлав и закашлялся. – Клевета мерзкой ведьмы.
– Увы, мой князь. Не пройдёт и седьмицы, как тело твоё положат в мерзлую землю и засыпят снегом.
Вацлав впервые повернулся к дочери и посмотрел на неё. Ядвига фыркнула.
– Отец, кого ты слушаешь? Прихворал ты – так с кем не бывает?
Палач затянул последний узел, взял стальной прут и посмотрел на князя. Збышек замер. Вацлав приложил руку к глазам и покачивался, словно у него кружилась голова.
– Не будет у тебя, князь, сына, – продолжила Надзея, – которым могла бы одарить тебя Рагнеда, и править здесь после твоей смерти станет твоя дочь. Годы ее пройдут в кутежах и попойках, а потомки раньше неё вернутся в землю, и княжество твое зачахнет, как дерево с больными корнями. Вымрут деревни, опустеют города и другой род примет здесь корону.
– Да кто ты такая?! – в сердцах воскликнул Вацлав и отнял руку от лица.
Надзея помолчала, как бы размышляя, достоин или нет услышать Вацлав правду. На скулу ее упала снежинка, быстро растаяла и покатилась вниз по щеке, будто слеза.
– Я была кем-то, мой князь. Была прежде. Сейчас я обычный человек. Без талантов, без богатства, без великой судьбы. Как ты и твоя дочь, и все на этом свете.
– Кто? – Вацлав сорвался с места и бросился, тяжело дыша, к колесу. – Кто ты?!
Надзея отвернулась, словно ожидая удара, и в эту секунду Збышеку показалось, что она смотрит на него и что говорит ему, никому другому:
– Я была одной из тех, кто дарит последнее утешение.
– Монахиня? – изумился Вацлав. – Будь я проклят, если поверю в это!
– О, нет, мой князь. Самое последнее… утешение.
На площади стало особенно тихо. Где-то закричал младенец.
– Вы рисуете нас старухами на чёрных повозках, но на самом деле мы остаёмся такими же, какими были при жизни. И твоя Рагнеда останется такой.
