Восстание игроков. Манифест | страница 8
И таким образом разговор о пространстве и времени игр подходит к оставшимся двум традиционно-обозначаемым элементам игр ранее здесь незатронутых: «искусность» и «подражание».
Собственно, «искусность» есть такой игровой элемент, который по своему обыкновению понимается как нечто, что приводит к желаемому результату посредством собственных, или командных усилий, по отношению только к себе, или к миру, противопоставленному искусному актору. С этим определением согласиться я не могу по следующей причине: как было сказано ранее, борьба котят отличается от профессиональной борьбы не только тем, что борьба лосей также отличается от профессиональной борьбы, но именно тем, что человек и человечество в целом отдаёт себе отчёт об определяющих факторах победы, – именно поэтому такой человек может посвятить свою жизнь занятию борьбой не полагаясь на счастливый случай, но на чётко-обозначенные позиции, как пример: побеждает не сила удара, а удушающий захват в партере. Не обязательно говорить о борьбе: побеждает не сила удара по струнам, но ловкость пальцев аккорды зажимающих. Этим образом можно отличить музыкальный акт-перфоманс художника от обыкновенной лающей собаки. Всякая игра искусна если её актор не только пользуется её механизмами, но еще понимает как эти механизмы устроены, и что именно определяет достигаемый результат. То есть «искусность» есть фактор, непременно определяющий потенцию игры как форму профессиональной деятельности (которая, кстати, до сих пор «ничего не производит» по разумению Кауйа). Однако существует некоторый примечательный момент. Здесь я утверждаю, что структура «чтобы быть чистым нужно мыться (чиститься)» – суть искусная игра, однако «чтобы быть мокрым нужно намокнуть» также является искусной игрой; можно стать как профессиональным деятелем чистящим (моющим) других (то есть в принципе всяким деятелем, как-либо связанным с гигиеной), а можно стать профессиональным «намокателем»: например, можно посвятить жизнь потению и ежегодно готовиться к соревнованиям по потовыделению. Поэтому здесь измышления Канта о том, что без метафизики всякий труд будет иметься соблазн превратить в игру2 перестают иметь свою судительную силу. Без «критики чистого разума» не появились бы искусные игры.
Как тонко заметил Кант, до него за те или иные «метафизические» измышления в исторической ретроспективе отвечали формы религиозных институтов, – этим можно объяснить и изрядный символизм Олимпийских игр, описываемых Юлиусом Эволой в «Восстание против современного мира», и тот же настольный Сенет, и множество «традиционных», обрядовых и магических игр, приводимых этнографами и антропологами (взять хотя бы Дж. Фрэзера и его «Золотую ветвь»). По той причине что религиозная метафизика тесно соотносится с религиозной культурой и мифологическим мышлением можно говорить об «идейной» «искусной» игре как игрой или «сакральной», то есть в которую играют по каким-то особым поводам, или «профанной», то есть такой, в которой можно избежать цельного религиозного комплекса и оставить только профессионализм, – данное себе однозначно могут позволить дети (особенно в тех обществах, где сакральное раскрывается только со взрослением, в обрядах посвящения). Тем самым всякая искусная игра есть один из доступнейших аппаратов для вертикальной социальной мобильности (и, соответственно, для всякой самореализации и всякого самоутверждения себя в обществе как профессионала). Однако, говоря о религиозных формациях как носителей до-Кантовской метафизики не стоит также стороной обходить и до-Кантовских мыслителей и философов, особенно тех, кто намеренно посвятил свои работы всякому искусству, – то есть изучению и реализации такой профессиональной игровой деятельности, которая рассчитана на тонкие, субъективные восприятия человека с целью (если разуметь со стороны традиционного взгляда) позитивного воздействия на них же, и на последующее развитие потенции воспринимать искусство, – «всё прекрасное». «Игровые» стадионы эпохи модерна и постмодерна (факт, что подтвердить может едва-ли не каждый первый ценитель искусства (категоричное суждение, основанное на эмпирическом опыте)), – лишены в себе всякой, собственно «искусной» реализации, что позитивно воздействует на чувства прекрасного: не академическая, а массовая музыка; не живопись, а дизайн, и т.п. Однако за этим не следует, что такие стадионы лишены своей эстетики. Всякое пространство обладает своей эстетикой во времени.