Двое в робах молча приблизились к юноше вплотную, затем один из них приказал ему снять свои одежды.
– Ну, знаете, это не совсем нормально. Ребята в Академии рассказывали о таких, как вы, мужелюбах…
Никакой реакции. Лишь один из белых одежд ухмыльнулся.
– Снимай одежды, маг, а не то, Единый, клянусь тобой, мы тебе поможем.
Тода послушно принялся снимать свой пояс, сандалии и прочее.
– Неужто до полного обнажения?
– Всю одежду, маг, – произнёс второй с совершенно бесстрастным лицом.
– Ну, если вам так хочется поглазеть, рассматривали бы и дальше друг у друга…
Полностью раздевшись, Тода почувствовал себя крайне неуютно. Его спокойная уверенность в себе таяла, как снег под весенним солнцем. Он вновь оказался на краю пропасти отчаяния и паники, потому попытался снова разговорить белоробых.
– Так что же всё-таки это? Что у них на шеях? Какое-то странное ожерелье.
Двое молча собрали одежду и атрибуты. Когда они закончили, то повернулись к выходу из кельи. Юноша решил было, что ответа он не получит, когда тот, кто ранее проявил хоть какие-то эмоции, обернулся. На его лице снова играла ухмылка.
– Если тебе это так уж интересно.
Он указал на сжавшийся от холода и стресса мужской орган юноши.
– У Старших Сынов есть обряд посвящения, очень жестокий. Чтобы доказать свою преданность служению Единому, а также Верховному Отцу, они отказываются от благ и соблазнов материальной жизни во всех проявлениях. Одежда, роскошь, дома, разнообразие в пищи, вино и женщины, – его ухмылка превратилась в хищный оскал, – Ты же знаешь, для чего нужны твои крохотные причиндалы?
Тода закрыл рукой то, на что указывал этот тип.
– Они сами отрезают свои ты-понял-что и наносят себе три глубоких пореза, от плеча до плеча, по груди. Каждый из порезов несёт в себе определённый смысл. Но тебе больше интересно не их или наша философия, религия, вера, а лишь то, что же это, как ты выразился, «за ожерелье странное у них на шеях».
Человек в белой робе отвернулся и, выходя из комнаты, бросил:
– Смекнёшь самостоятельно, умник?
Дверь закрылась, опустился засов.
Тода остался стоять посреди комнаты.
В силу своего возраста и того, что все свои силы и время он отдавал учёбе, ему не довелось быть с женщиной как мужчине. Но он представлял себе это чем-то прекрасным и желанным, неким таинством двоих влюблённых, особенным, непостижимым заклинанием. Сближение, доверие, отдача… Так же он представлял себя отцом озорного мальчугана, а то и двух, конечно же, дарованных ему Рамиллой.
