Чего в этом магазине только не было, а прислуга так любезна и угодлива, словно расшаркиваться перед богачами было для них не только необходимостью, но и радостью.
Выбор был огромный, ткани, готовые платья, шляпки всех цветов и фасонов, парфюмерия, редкое французское мыло, а если даже чей то взыскательный вкус, не найдет что искал, были английские и французские каталоги, где любую вещь, можно было привезти на заказ, и даже не утруждать себя походом в магазин, мальчики посыльные принесли бы их прямо на дом.
Смысл же пребывания Анны, сводился к контролю над своими двумя воспитанницами, чтобы не шалили в магазине, стояли смирно, громко не разговаривали, и вообще не мешали маменьке. Она с тоской смотрела, как купчиха примеряет пару тонких атласных, облегающих, словно вторая кожа, перчаток, а эти элегантные пуговички до самого локтя. Посмотрев на свои тонкие длинные нежные пальчики, заключенные в плен дешевой потертой ткани, Анна с досадой, но не без злорадства, подумала, что вряд ли такие элегантные перчатки, будут ладно сидеть на квадратных крестьянских руках Нины Терентьевны. Как же все в жизни, право слово, не справедливо устроено. Анна разочарованно осознала, что ничто человеческое ей не чуждо, и что увы, она не так идеальна как ей бы того хотелось. Постыдное чувство – зависть, жалило больнее осы. Сколько бы она не воспитывала в себе добродетель, не пестовали и не лелеяла ее внутри себя, она оказалось такой же, как все, не хуже, но и не лучше других.
А купчиха была расточительна, как никогда, к перчатками присоединились и банты, и хлопковые чулки для девочек, и много разных женских премудростей. Всего было и не счесть.
А как смотрел на купчиху приказчик, ссутулившись в три погибели, заискивал, угодливо и подобострастно что-то лепетал, предлагая то одно то другое. Глядя целый час на его неестественную позу, выражающую крайнюю степень раболепства и низкопоклонничества, Анна физически, начала чувствовать боль в пояснице.
Как только все купленные вещи были упакованы, подбежал мальчик-посыльный, и, не смотря на свой небольшой рост и худобу, ловко подхватил все свертки, коробки и конверты и понес их в стоящую подле входа бричку.
Какие удивительно взрослые у него глаза, – подумала Анна, – будто, прожившего долгую жизнь мужчины, на этом детском еще сохранившем младенческую припухлость лице, а ведь всего лишь на пару лет старше ее подопечных, а какая бездна между ними. Да, бедность, заставляет взрослеть раньше, – с горечью подумала Анна, жалея не то себя, не то мальчишку.
