– Расслабь ножку, – просит тётя.
А я головой мотаю, говорить не могу от натуги.
Смотрю, она уже готовится что-то в карточку писать. «Ну, – думаю, – довольно с меня записки от психиатра, а то, чего доброго, лечиться отправят».
– Всё-всё, – говорю, – расслабил. Стучите как следует.
И она как стукнет, а нога как взбрыкнёт, тётя даже вскрикнула.
Никитка сразу за мной, и я не успел ему сказать, что затея вышла неудачная.
– Да что ж за дети у меня сегодня?! – слышу возмущение доктора.
Тоже мне, невролог и такая нервная.
Окулистка новых заданий не придумала.
Начала с цветных картинок в горошек. Я каждый раз забываю, в чём там подковырка. Смотрю во все глаза – девятка и девятка, больше ничего.
– Ну, что ты видишь? – торопит меня врач.
– Ничего особенного, – говорю.
– Цифру видишь?
– Вижу.
– Какую?
Я головой повертел, пощурился, но кроме девятки так ничего и не выплыло.
– Девять, – отвечаю сокрушённо.
А оказалось правильно. Странные задания.
И ещё удивительное дело – табличка с буквами у них каждый год одна и та же, кто угодно запомнить может. Я, к примеру, на всякий случай запомнил, чтобы мама не расстроилась – она ж за моё зрение переживает.
Как полагается, один глаз прикрыл, бодро всё называю.
– Отлично, – говорит тётя, – теперь закрой правый.
А там ещё две строчки в самом низу.
– Почему? – возмущаюсь я. – Я и дальше знаю.
– Ну давай, – согласилась доктор.
Я там буквы не различаю, но куда палочка показывает, вижу и по памяти называю. Тётя удивилась и перешла к другой таблице, для маленьких. Там не буквы, а картинки. И я их не учил.
– Ну? – говорит доктор.
Молчу.
– Видишь?
– Самолётик.
– Нет.
Вернулись к буквам, опять всё назвал. К картинкам – молчу.
Тётя уже и лампочки проверила, и свои очки протёрла, но ничего не поймёт. Раз пять она туда-сюда моталась, умаялась. Села у своих табличек и куда-то в стену глядит. Мне её жаль, но признаться-то страшно.
– Ты что, – осенило тётю, – буквы выучил?
Я кивнул.
Тётя вздохнула с облегчением и пошла мне карточку заполнять.
Вот я бегу на всех скоростях от окулиста к дерматологу, где мне Никитка очередь держит, смотрю – небольшое столпотворение. Заглядываю – а у стены сидит на корточках и горько плачет Вергилия Спицына.
– Что случилось? – спрашиваю я у Маруси Скворцовой.
– Боится сдавать кровь из пальца.
– А-а. И как быть?
– Не знаем.
– Вергилия, – говорю, – я там уже был. Ничего страшного. У них теперь новые пистолетики такие – чпок и всё.
Но от моих чпоков Вергилии стало ещё хуже.
