– Гаррет я.
– Воитель?
– Типа того, ага.
– Чудно, – старик снова закрыл глаза.
Гаррет немного попялился на него, убедился, что тот больше ничего не скажет, и снова повернулся к стене. Но теперь, почему-то, дубасить ее больше не хотелось. Да и дверь в качестве противника уже не привлекала. Пока он решал, что же делать дальше, старик снова заговорил:
– Будь добр, шибани по тому куску штукатурки, слева от тебя.
Гаррет уставился на стену.
– Да-да, правильно смотришь. Вот по нему.
– Зачем еще?
Старик вздохнул.
– Видишь ли, я собираюсь написать там картину. Морозное утро на горном склоне во время цветения сакуры. Но тот кусок… он все испортит. А от твоего удара стена выровняется.
Гаррет посмотрел на старика. Потом до него дошло, и он захохотал. Старик чуть улыбнулся за компанию.
– Во чудак, а? Шутишь! Чем же ты будешь рисовать?
– О, уверяю тебя, если ты пошумишь так же еще минут двадцать, я смогу достать немного чернил и подходящую кисть. И, возможно, ужин. Двое дюжих молодцев, которые тащили меня сюда, изъявляли желание посетить неких дам в неком заведении, тебя принесли городские стражники, так что из охраны здесь только тот молодой человек, и утихомиривать тебя некому. Прошу, не сдерживай себя.
Примерно через пятнадцать минут ора и битья об дверь Кунг Фунг деликатно кашлянул. Каким-то образом этот кашель был слышен даже сквозь «индюков» и «гадов». Гаррет затих. Монах подошел к двери и тихонько постучал.
– Юноша!
В окошечке появился нос.
– Кажется, я нашел способ успокоить нашего большого друга. Видишь ли, он проявил завидный интерес к искусству письма. И если ты раздобудешь мне чернил из той чудесной лавки на углу соседней улицы и найдешь там же тонкую кисть, я обещаю тебе и твоим товарищам тишину и покой на достаточное время. Это время будет дольше, если ты найдешь что-нибудь поесть. Даже каллиграфия бессильна, когда желудок пуст.
Окошечко захлопнулось. Какое-то время ничего не происходило. Кунг Фунг кивнул Гаррету:
– Продолжай.
Десять минут спустя Кунг Фунг размечал на стене будущие горные вершины. В другой его руке была краюха хлеба, которую он деликатно жевал. Гаррет сидел рядом и пялился на грязную серую штукатурку, которая, повинуясь кисти, постепенно превращалась в ноздреватый весенний снег.
– Видишь ли, друг мой, весь вопрос в том, как ты поступаешь с фактами. Наш главный факт в том, что мы оказались заперты друг с другом минимум на пятнадцать суток, а максимум – как взбредет в голову нашим тюремщикам. Мы можем провести это время, барабаня по двери и крича, что приведет разве что к тому, что мы потеряем голос и заработаем синяки и, возможно, переломы, когда нас все-таки побьют, а можем попробовать извлечь из него пользу, кроме, разумеется, общественных работ, на которые мы обречены. Вот ты, например… кстати, за что тебя?..
