– Усреднение привело к эрозии мира, который мы строили столько веков, – продолжил за ней Вик. – Оказалось, что все – ложь. Правду отринули ради удобства, гонка за наслаждениями превратилась в побег от духовности. Цивилизация идет в никуда, причем у этого «нигде» есть адрес. Я уже написал «Путь в никуда» – прямолинейный и потому безумно жуткий. Его не приняли к рассмотрению. Новым триптихом я хочу донести идею до максимальной аудитории. Если это получится…
Сергей перебил:
– Красоту будет олицетворять Мира?
Вот, значит, что: у него просят разрешения. А с другой стороны – ведь могли не спрашивать. Это в случае, если бы решили, что он не согласится. И если он сейчас откажет…
Правильное решение принять трудно, но ошибиться нельзя. Для этого нужно думать обо всех, встать на точку зрения каждого, представить события, которые произойдут, и определить свое участие в них – чтобы от этого была польза. Желательно, чтобы всем. Если всем невозможно, то хотя бы кому-то, но чтобы обойтись малой кровью. Делать по-своему – признак взросления, а признак взрослости – делать как надо. Достаточно ли он повзрослел для единственно верного выбора?
– Уравнивание – деструктивно, об этом нужно кричать на каждом углу, и такая картина обязана появиться, – с жаром продолжала Мира, и было заметно, что телом она здесь, а в мечтах уже далеко, душа витала в неведомых эмпиреях… Впрочем, совсем не в неведомых, в мыслях она уже позировала.
«Деструктивно». Сергей скривил губы. Видно, разговор с Виком длится давно, раньше она таких слов не употребляла.
– Я все понял. Что вы хотите от меня? Чтобы мне понравилось то, что собираетесь делать? Мне это не нравится, но запретить я не могу, вы все равно найдете время и место, и станет еще хуже. Или будете укорять до скончания века. Мое решение таково: на правах действующего партнера я даю согласие рисовать здесь, а моем присутствии, хотя мне это не по душе.
Миру больше ничего не интересовало.
– Я готова. Что делать? Как понимаю, красота должна быть естественной.
У Сергея перехватило дух: в одно движение (он даже не знал, что так возможно) домашнее платье слетело на пол. Раньше Мира снимала его исключительно в темноте, перед тем как заснуть или разрешить маленькую возню. Сейчас горел яркий свет, в доме находился посторонний…
Для гражданина любой из тысяч планет с теплым климатом ничего неправильного не происходило: тело человека прекрасно, и красоты стесняться нелепо. Ее не прятать нужно, а демонстрировать. Так было везде, кроме миров вроде холодного Калимагадана. Местные жители стеснялись наготы, не привыкли к ней и не собирались привыкать – хотя бы потому, что одежда – жизнь, а ее отсутствие – смерть. Снять перед кем-то одежду – доверить ему свою жизнь, это сидело в подкорке.
