– В основном. Остальные почти счастливы, у них есть надежда, под которую теперь заложено основание. Одни получили, что хотели, другие получат позже. Разве плохо?
Летающее такси опустилось у выросшего из поверхности входа – ярко зеленого грибка с утыканной ледяными торосами крышей. Герда замерла, словно чего-то ждала, странный взгляд застыл, и все ее тело застыло. Но увидев, что Сергей застегивается, она с непонятным неудовольствием расслабилась, на губах вновь заиграла печальная улыбка:
– Не забывай о нашем разговоре.
Она улетела, а Сергей, наскоро проведав родителей, в тот же день помчался обратно.
Рассказать Мире? Все и так как-то не очень, а если она узнает, что Вик ее ждал…
Вопрос второй: если рассказывать – как это сделать, чтобы тет-а-тет с Гердой выглядел случайным невинным событием? По аналогии Мира решит, что и ей можно секретничать с чужими партнерами, а человек, с которым ей захочется уединиться, на ум приходит один-единственный. Разрешать такие свидания Сергей не намерен.
Вот и ответ раздумьям.
Ночью он снова был счастлив. Рассчитывал, конечно, на большее, но и то, что дозволялось, превосходило ожидания. Он отдал бы все – деньги, время, карьеру, свободу, жизнь – за продолжение жизни, в которой нет места третьему. Другими словами – за любовь. За свою неразделенную, но счастливую любовь, которая обрела настоящее, и у которой забрезжило будущее.
Дни побежали веселее, дела спорились, учеба давалась легко. Учителя хвалили, одноклассники ничего не замечали. На одной из перемен, когда Сергей выходил из туалета, его перехватил Ганс:
– Можно на пару слов?
Они сдвинулись с прохода.
– Не хочу, чтобы кто-то услышал. – Ганс еще раз огляделся, и, прежде чем начать, прокашлялся. – Дело касается меня и тебя. До распределения рукой подать, и я хочу сделать, чтобы все были довольны. Не ухмыляйся, так бывает.
Видимо, лицо выдало унылые мысли по поводу сказанного, Сергей часто думал о том же.
– Я не ухмыляюсь. Прости.
– Тогда не кривись, словно кислоты хлебнул. – Последовала пауза, в которой Ганс сделал вдох-выдох и снизил голос. – Не думай, что не знаю, как Амелия по тебе сохнет. Мне это неприятно. – Он на миг стиснул зубы. – Дело в другом: с тобой она будет счастлива. Я всей душей желаю, чтобы Амелия получила все, чего хочет. Мне будет больно, следующие три месяца я буду бросаться на стены, но выхода нет. Твои чувства к Мире, естественно, никуда не денутся, они сгладят мою боль, потому что Амелия для тебя всегда будет второй. Для меня – вечно первой и единственной.
